Книга Фабрика воспоминаний, страница 85 – Клелия Ренуччи

— Что за образы! Да ты стал поэтом, Габриэль! Будешь и дальше перечислять синонимы к слову «обезжиривать» или позволишь мне договорить? Повторяю, я нашел Жанну. Жанну, которой не удалось спасти Ориану, но которая была рядом с той в последние минуты ее жизни. Жанна помнит ее, она совсем старенькая, но памяти не потеряла. Живет, кстати, в Нью-Йорке.

Габриэль ответил равнодушным жестом, с трудом скрывая свою заинтересованность.

— Нью-Йорк! Я пересек Атлантику, чтобы пройти по единственному имеющемуся следу, и что же? Брат меня даже доброго слова не удостаивает! Габриэль, ты не вправе так со мной обращаться.

— Помнится, когда погибли родители, ты тоже не очень-то пощадил мои чувства.

— Я всегда винил себя за это. И воспоминания о той ночи до сих пор не дают мне покоя, Габриэль.

— Прекрати называть меня по имени, я не на исповеди, — проворчал тот, прижимая ладони к вискам. — И врать, пожалуйста, прекрати, ты пересек Атлантику вовсе не ради меня, а ради себя, своего мюзикла, своей карьеры, своего успеха. Если ты вдруг заинтересовался Орианой, сомневаюсь, что к этому тебя подтолкнул альтруизм. Душевные порывы подобного рода тебе не знакомы.

Эдуард не хотел ссориться с братом — горячиться, выкрикивать в ответ что-то колкое, и так до бесконечности. Он пропустил упреки мимо ушей. Эдуард собирался помочь Габриэлю выйти из состояния, которое любой врач (от помощи специалистов Габриэль упорно отнекивался) назвал бы депрессией.

Габриэль, не брившийся несколько недель, в грязных спортивных штанах и футболке, сел на диван. Эдуард расценил это как желание его выслушать и не стал реагировать на бессмысленный выпад брата.

— Дядя дал мне ее адрес. Я прошел по Парк-авеню до угла Шестьдесят шестой улицы и представился швейцару. Тот проводил меня на сорок седьмой этаж. Дворецкий в парадном облачении распахнул дверь в гостиную, из окон которой открывался вид на верхушки деревьев Центрального парка. Я ждал, с интересом разглядывая резную деревянную отделку и богато украшенные кофры, эти неизменные приметы нью-йоркской роскоши. Минуты ожидания подарили мне превосходную идею для будущего мюзикла. Детство Эшли, моей героини, пройдет в такой вот квартире, где бесценная мебель только и ждет, чтобы ее опрокинуло мимолетное безумие… Впрочем, я отвлекся.

— Отвлекся, и это меня не удивляет, — ответил Габриэль, скрещивая ноги и откидываясь на диванную подушку.

Эдуард подавил вздох раздражения.

— Делая что-то для брата, в конечном итоге ты работал прежде всего на себя. Какие еще доказательства тебе нужны? Явившись потревожить бедную старуш ку, ты нашел место действия для своего первого акта.

— Меня проводили в комнату Жанны Дюффе. Она сидела в кресле у окна. Когда Жанна подняла на меня глаза, я тихонько подошел. О чем пойдет разговор, она уже знала. Я поведал ей о нашем деле, и Жанна сказала: «Я помню Ориану, помню ее недюжинную смелость, неукротимую силу. Как и я, она с нетерпением ждала окончания этой кровопролитной войны. Но вы, мой мальчик, вы так молоды… Вам-то это зачем? Полагаю, судьбой Орианы интересуется ваш дядюшка?» — «Не совсем, мадам, в нее влюблен мой брат». Жанна сняла очки в черепаховой оправе и озадаченно уставилась на меня. «Вы записали свои воспоминания, они есть в интернете… Габриэль, мой брат, нашел их. И не только их. У Орианы был один друг…» — «Итальянец? Джакомо, если мне не изменяет память?» Я кивнул. «То есть он выжил… Ориана всей душой на это надеялась. Она молилась, чтобы ее скрипичный мастер остался жить после этой гнусной мясорубки».