Книга Система «Спаси-Себя-Сам» для Главного Злодея. Том 3, страница 151 – Мосян Тунсю

– Я бы так не сказал, – отозвался Шан Цинхуа. – Может, для тебя это какая-то бесполезная фигня, но для Бин-гэ в этом, возможно, заключается смысл существования всего этого мира.

…Да разве Сян Тянь Да Фэйцзи мог сказать такое?!

– А с кем я вообще имею честь говорить? – содрогнувшись, почёл за нужное уточнить Шэнь Цинцю. – Ты ведь не преобразился обратно в оригинального Шан Цинхуа?..

– Да прекрати ты, – ответил Шан Цинхуа, на сей раз совершенно серьёзно. – Я – просто молодой человек, не лишённый литературных идеалов. Что удивительного в том, что у меня тоже есть свои соображения на этот счёт и свои сожаления?

– Идеалы, говоришь? – холодно усмехнулся Шэнь Цинцю. – Почему ж в твоём произведении вместо них я вижу лишь беспардонное потакание низменным фанатским инстинктам? – И это не говоря о том, что эта самая рука умудрялась строчить по десять тысяч иероглифов за день, порой разражаясь и двадцатью тысячами, – если бы не подобные скорости, едва ли «Путь гордого бессмертного демона» удержался бы на плаву на ранних стадиях сериальной публикации!

– Думаешь, я всегда писал такое вот барахло без моральных ориентиров, подделываясь под фанатские вкусы? – развёл руками Шан Цинхуа. – Прежде я подвизался в настоящей литературе^[186], но она не пользовалась спросом, так что мне ничего не оставалось, кроме как снизить планку на потребу публике. Знай, братец Огурец, писательство – путь одиночки. Чем писать о выпиленном из фанеры герое-жеребце, коих на Чжундяне пруд-пруди, мне больше по душе было бы создать такого сложного персонажа, как нынешний Бин-гэ: чудаковатого, погрязшего в противоречиях и внутренних конфликтах, с нелёгкой судьбой и непростым характером.

– Так, значит, – угрюмо заключил Шэнь Цинцю, – тебе больше по душе такие сюжеты.

– А ты, как я посмотрю, погряз в предубеждениях, – не замедлил поддеть его Шан Цинхуа. – Между прочим, люди искусства любят подобные образы. Художественная литература к ним весьма благосклонна, ты знал об этом? – Он всё больше увлекался, судорожно размахивая руками. – Братец Огурец, а ведь если бы Система не выбрала тебя, моего самого преданного читателя, то, боюсь, сюжет не отклонился бы так сильно, продолжая придерживаться моей никуда не годной линии. Хоть в той реальности я не смог остаться верным своим идеалам – да и кто под давлением одиночества и бедности смог бы – и сотворил из «Пути гордого бессмертного демона» фанатский ширпотреб, в этом мире, благодаря тебе одному, всё, что я на самом деле хотел написать, воплотилось прямо перед моими глазами! Так-то, братец Огурец! – Он торжественно похлопал Шэнь Цинцю по плечу и прочувствованно заверил его: – Ты – избранный, брат. Благодаря тебе у меня не осталось больше сожалений на жизненном пути!

«И почему мне кажется, что Система и этот мир в целом порождены отвращением автора к собственному творению, которое он безжалостно обкорнал согласно чужим вкусам?» – пронеслось в голове у Шэнь Цинцю, который, не желая принимать на себя более чем сомнительный титул «избранного», парировал:

– Это кто твой «самый преданный читатель»?

– Ой, всё, – отмахнулся Шан Цинхуа, оставляя за собой последнее слово. – Анти-фанат^[187] – тоже фанат, и я с тобой не разговариваю.

Шэнь Цинцю как раз собирался заявить: «Я, безусловно, “анти”, но никакой не “фанат”!», когда Шан Цинхуа начал мурлыкать под нос что-то вроде «Тяжка благодарность под жаром страстей, губы никнут к губам в поцелуе, пусть эта ночь до рассвета длится, рассвет за рассветом, закат за закатом, пусть неустанно длится» – на подозрительно знакомый мотив, от которого у Шэнь Цинцю начинали чесаться руки. Уставив палец на собеседника, он потребовал: