Книга Нелюбимая жена-попаданка для герцога, страница 87 – Ульяна Соболева

Холодный. Глубокий. С лягушками. Сейчас. В полном обмундировании.

Я всплыл, закашлялся и увидел, как она стоит на берегу, сияет как солнце и хлопает в ладоши.

— Всё! Теперь мы квиты, милорд!

— Вайнерис…

— Да-да, герцог Я тоже тебя люблю. Сиди в пруду и остынь. Я пойду сушить травы.

И, может быть, своё платье...

И исчезла.

А я стоял по грудь в воде и думал, что влюбился в самую дерзкую, наглую, чудесную женщину во всём королевстве.

А потом вспоминал, что не хотел на ней жениться. А теперь не отдам. Никому.

Я думал, что она просто задержалась:

Ну а что, столица, королевский двор — дела. Отвар там вскипел, кто-то чихнул не в ту сторону, кого-то пришлось спасать от воспаления лёгких молитвой и примочкой.

Я уже привык к её манере вмешиваться в каждый чужой кашель с таким напором, будто жизнь пациента зависит от температуры воды в чае.

Прошёл час. Потом — два.

Вечер. И никаких вестей.

Я начал беситься.

И только собрался выехать сам — прибыл гонец.

Бледный. Растерянный. С мокрым от дождя конвертом, на котором красовалась королевская печать.

Я разорвал письмо — и потом не сразу смог его дочитать:

Герцогиня обвинена в использовании нечистых практик... при свидетелях тетради с записями, вещества... признана опасной для общества... заключена в нижние покои тюрьмы... по приговору Тайного совета — ожидает решения...”

Точка. Всё.

В животе — пустота. В голове — тишина.

Я перечитал. Потом ещё раз.

Ничего не изменилось.

Это было не шуткой.

Её нет.

Мою Вайнерис, которая ругалась с поварами и подкармливала стражу чесноком Которая устроила в замке переворот с мылом, тряпками и порядком. Которая смотрела на меня так, как никто не смотрел. Её уволокли, как воровку. Как ведьму. Как преступницу.

Я ударил кулаком по стене так, что треснул камень.

— Я не вернусь без неё.

Слова упали в тишину, как стальной клинок на мрамор. Резко. Точно. Без права на возражение. Воздух в комнате стал плотным, как перед грозой. Ни один звук не посмел последовать за этим предложением. Никто не вздохнул. Даже часы на стене будто замерли — в страхе.

Советник, тот самый, что обычно язвил на каждом моём собрании, сейчас стоял белее пергамента, с такими глазами, будто именно его собирались тащить на костёр. Оруженосец, дёрнувшись, выронил шлем — тот покатился по камню, гулко, мерзко, и этот звук только подлил масла в огонь. Агнесса, в своём вечном переднике и с баночкой настойки в руке, выронила пузырёк, поймала его на лету, сжала у груди и всхлипнула. Василиус сидел на краю стола, хвостом обвив лапы, и смотрел на меня. Прямо. Молча. С одобрением, которого я даже не был уверен: заслуживал. Но он знал — она нужна мне как воздух.

— Подъём, — повторил я. Голос стал низким, глухим, как раскат грома перед бурей.

— Всем.

Миг — и замок ожил. Конюшни взорвались грохотом подков, хрипами лошадей топотом ног. Ремни, сбруя, сталь — всё скрипело, звенело, собиралось, будто само пространство готовилось к бою. Воины, сонные, растрёпанные, но верные, поднимались с лавок, хватали оружие. Один — ещё с хлебом в руке. Другой — без сапога. Но все — шли.

В казармах меня встретил запах пота, стали и злости. Я встал в дверях и сказал:

— Моей жене грозит костёр.

Пауза.

— Кто со мной — собирайтесь.

Ответом стал топот сапогов. Без единого слова. Даже не спросили "за что". Им хватало одного — она была наша. Спасала. Улыбалась. Кричала. Устраивала уборки и лечила от болячек, о которых никто не знал, как назвать. Значит, за неё стоило идти.