Книга Знамение змиево, страница 144 – Елизавета Дворецкая

А главное, почему старец Панфирий записал эти слова? Что ему было до бабьих богинь-пятниц, великих или малых, именуемых или безымянных? Почему они были ему так важны, что он своей рукой вписал нечто о них аж в Месяцеслов, где поминаются святые?

Связано ли это как-то с надписью в Псалтири? С той, что была не окончена? Те слова в Месяцеслове – её продолжение? Или это совсем о другом? Если бы Воята увидел ту надпись про Ульянию после того, как прочёл писание в Псалтири, он, конечно, изучил бы её куда внимательнее. Но тогда он ничего об этом не знал и принял её за поминание умершей. И теперь мог вспомнить всего три-четыре слова из длинного столбца, где их было с два десятка.

– Да что ты маешься-то? – Из раздумий его вырвал голос бабы Параскевы. – Возьми у батюшки Евангелие да прочти. Что там про Ульянию великую? Любопытно.

И то верно! Воята чуть не засмеялся над своей глупостью. Он думал о той надписи так, будто она осталась в Лихом логу, но ведь Евангелие он благополучно привёз назад, отдал отцу Касьяну и каждый день видел в церкви. Оно и сейчас там, лежит на трапезе, и ключ от церкви – вон он, на полочке в красном углу.

Пойти… Воята глубоко вдохнул, помотал головой. Не сейчас. Наступала самая страшная ночь года – время Страстей Господних. В день, когда Иисус умер на кресте, в ночной тьме идти одному в церковь… тайком… Даже ради самых важных тайн, даже из того свитка, что жидовины отняли у непоименованного апостола, Воята не решился бы на такое. Да и грех, пожалуй.

Никуда оно не денется. Выбрать случай посмотреть Евангелие он сумеет и позже.

– Давай-ка спать, баба Параскева, – сказал Воята. – Только ты смотри, про этот наш разговор никому не сказывай. Даже дочкам. Я как пойму, что к чему… тогда видно будет.

Воята лёг на спину и вытянулся. Баба Параскева загасила свечи на столе, кроме одной, перед резной «божечкой», чтобы Параскеве Пятнице легче было найти свою миску и ложку. Воята закрыл глаза, но сна в них не ощущал.

Зачем Панфирий написал нечто о великих и малых пятницах? Касается ли это Дивного озера и его обитателей? Поможет ли это как-то отыскать Артемию? Вояте мерещилось, будто он ходит по лесу в густом тумане, зная, что рядом великие сокровища, жуткие звери, глубокие провалы – а он пробирается на ощупь, не видя ни зла, ни добра.

* * *

Во время церковных служб, приуготовляющих к Пасхе, Воята гнал прочь все посторонние мысли. Глядя на отца Касьяна, не вспоминал свои подозрения, навеянные рассказами Еленки, но если бы вспомнил, то не поверил им. Все мысли о Дивном озере, о проклятой дочери Еленки он отодвинул, и теперь они казались страшной сказкой из тех, что баба Параскева рассказывала зимой.

Перед пасхальной полунощницей к Власию собралось много народу – из деревень, даже из нескольких ближних погостов. Воята разглядел в толпе и Куприяна с племянницей, и круглолицую Оксенью из Барсуков, и Овдотью с Василием из Пестов, и Миколку, и всех дочерей бабы Параскевы. Еленки не приметил, но она, быть может, пряталась в толпе за спинами других баб, не желая попадаться на глаза отцу Касьяну.

– А Егорка-то придёт? – спросил Воята у Недельки, что стояла к нему ближе всех.

– Не ходит Егорка в храм! – Та со значением округлила глаза. – Кому до него дело, тот сам к нему ступай.