Онлайн книга «Знамение змиево»
|
Про пятницы там не было ни слова. Ни буквы… – Буквы! – Воята остановился, пораженный. – А? – Баба Параскева, в удивлении за ним наблюдавшая, подпрыгнула от неожиданности. – Рука! – Чья? Где? – Старушка огляделась вытаращенными глазами, будто ожидала увидеть какую-то ужасную руку саму по себе. – И чернила! Те самые! Та самая рука! – Воята шагнул к хозяйке. – Я видел писание такое же. Такие же буквы, чёрные, кривенькие, видно, что писать не обвык… Это тоже Панфирий писал! – Да где? – Что б я помнил! – Воята схватился за лоб. – Вот почти вижу их, а где были… – Да в Месяцеслове они были, – шепнул ему на ухо голосок Марьицы. – А? – Воята опустил руки, поднял голову и рассеянно уставился в пространство, хотя давно привык к тому, что его небесная помощница зримого облика не имеет. – Месяцеслов. Евангелие Касьяново. В Лихом логу. – И верно… Когда он осенью ночевал в Лихом логу, у него было при себе старинное Панфириево Евангелие. А в нём сзади – Месяцеслов. Воята листал его и нашёл надпись на полях. Неровный столбец с оборванными краями, из-за чего часть букв пропала. – Ульян… Или Ульяна… – прошептал Воята. Сейчас ему казалось очень сомнительным, чтобы отец Македон или тем более отец Касьян стали вписывать в Месяцеслов поминанье Еленкиного деда Ульяна, о котором он никакой особенной молвы не слышал. – Лик… светел… звезда… Девятый день… перед Петром-апостолом… Баба Параскева! Была у вас тут попадья или попова дочка именем Ульяна, чтобы умерла перед Петровым днём? – Не было у нас такой попадьи. Отца Касьяна попадья была Еленка, да она жива, дочка Тёмушка, ты сам знаешь. Отца Горгония – попадья была Лукия, она жива, после него к себе в Кривую Льзю воротилась, у брата живёт, дочь её Немилка, замужем за Пшёнкой… Воята нетерпеливо скривился, будто хотел сказать, к чёрту Немилкиного мужа Пшонку, и баба Параскева вернулась на путь: – Отца Македона была матушка Анфия, она померла, помню, обмывали её на Маремьяну-Кикимору. Отца Ерона ты знаешь – Стефанида была, нынче в Усть-Хвойском монастыре сидит. – А до того? – Отца Илиана… вроде Таисия была матушка. А до него я не помню. Это, может, Миколка знает или Егорка-пастух. – А у самого Панфирия была жена? Или дочь? – Я его-то не застала, а молвы такой, чтобы была жена или дети, не слыхала я. Может, Егорка… – А Егорка его застал? – мимоходом пошутил Воята, напряжённо раздумывая. Если никакой Ульяны-покойницы не было, очень может быть, что Панфирий упомянул Ульянию – седьмую пятницу великую. Или девятую? – А девятую как зовут? – Кого? – Баба Параскева, до того шевелившая губами, глядя в потолок – видно, вспоминала поповские семейства, – взглянула на него. – Пятницу девятую великую. – Так Анастасия. – Она когда? – Перед Косьмой и Дамианом, Покрова ещё её зовут. – Нет, это слишком поздно. Но к чему там была «фита»? – Какая-такая фита? – Там была буква «фита». Под титлом, стало быть, «девять». Но Ульянию по имени он назвал… – Близ Ульянии великой бывает Девятуха малая – девятая пятница по Пасхе. – Вот оно что… Воята замолчал, вертя в голове эти сведения и пытаясь их как-то приладить одно к другому. Запись в Месяцеслове целиком он припомнить не мог – она была неполной, оттого не зацепилась в памяти. Ульяния – великая пятница. И «девять…» вроде там было упоминание о пятнице? Или нет? «Лик», «звезда» и «светлый» он помнил хорошо, но они мало помогали делу. |