Книга Эринии и Эвмениды, страница 111 – Риган Хэйс

Я срываюсь с места и бегу галопом к выходу из кампуса.

— Ты куда несешься‑то? Все представление пропустишь… — кричит вслед Барри Роуч, но голос его скоро тонет под оглушительной дробью моих оксфордов по полу.

«Зачем, зачем ты пошла туда, Дэнни? Какой черт понес тебя из кампуса?»

Однако ответ напрашивается сам собой.

Зло действительно не дремало, пока я преступным образом позволила увлечь себя «Тартюфом». Лишь на минуту я потеряла бдительность, и демон не преминул воспользоваться окном возможностей.

Уж не знаю, как и чем он выманил Даньел на улицу, но он знал, что сейчас дежурных не встретит — они все в актовом зале. Внутренний дворик академии и правда чист, только машины приехавших родителей рядком стоят на парковке и отражают лакированными боками белые комья подтаявшего снега.

Без пальто, в одном пиджаке, я вскоре замерзаю. Со стучащими зубами обхожу кампус, ощупываю взглядом каждый кустик в саду, но Дэнни нигде нет.

— Дэнни! — зову я, но на мой крик никто не отзывается.

Обнимая себя за плечи, добредаю до садовничьей будки. Дверь ее открыта нараспашку, нутро хозпостройки пугает засасывающей чернотой.

У входа вижу спутанные следы. Значит, она была здесь?

— Дэнни?

С опаской заглядываю в будку. Глаза с трудом выхватывают очертания лопат, граблей, газонокосилки и прочего инструментария садовника. На столе лежат ножницы и серый скотч. И никаких признаков присутствия Даньел.

— Да куда же ты делась, черт тебя дери?.. — чуть ли не со слезами рычу я.

Мысли наводняются сценами, доводящими меня до истерики. Вот Киллиан берет Дэнни за руку, уводит в чащу, где не будет свидетелей последнего акта мести.

Я потеряла ее. Я проиграла.

— Ищущий да обрящет, — слышу голос позади.

Не успеваю обернуться, как что‑то тяжелое прилетает мне по голове. Череп пронзает тысячью игл, а затем я падаю, и все поглощает безвременная темнота.

Холодно. Что‑то холодное лижет мою щеку.

Всем телом я ощущаю нескончаемые удары, как будто бы меня тащат по земле; ребрами и позвонками я пересчитываю бугорки и неровности. С огромным усилием разлепляю веки и понимаю, что меня взаправду тащат по снегу, но кто, куда — поди разбери. В голове все смешано в единую кучу — так, что не распутать. Не осталось ничего понятного, определенного, кроме давящей боли.

От трения у меня горят бровь и щека. Я хочу почесаться, но не могу — руки связаны за спиной веревкой.

И тут я вспоминаю.

Ловушка. Меня заманили в капкан. Он ждал меня там, ждал, чтобы проучить и наказать за своеволие.

Почему‑то внутри черепной коробки льется мелодия Chelsea Wolfe ^[44], сопровождавшая меня последние вечера в наушниках. Набатом ее ритмические отзвуки проводят меня в незримые глубины, куда снова и снова проваливается мутное сознание.

«The pain forms a circle». ^[45]

Усилием воли удерживаю себя в этом мире. Нельзя, нельзя отключаться!

«And we’re the flawed. And we’re the answer». ^[46]

Чтобы не дать себе упорхнуть в забытье, прокручиваю в голове строчки песни. Слова вихрятся, расплываются угольными чернилами. Надо мной огромное небо, серое, темнеющее и скорбное, а по всем фронтам его обступают голые ветви деревьев, чьи макушки качаются на ветру в такт тошнотворной круговерти в неподъемной голове.

«The pain forms a circle». Боль образует круг.

И круг боли наконец замыкается.