Книга В Питере НЕжить, страница 35 – Лия Арден, Дмитрий Колодан, Елена Кондрацкая, и др.

Так может, лучше подчиниться? Склонить голову, сжаться в комочек и не двигаться? Может, тогда не будет больно? Может, тогда не копыта Медного всадника пройдутся по твоему хребту, а ласковое, почти материнское касание сотрёт слёзы и принесёт покой?

У Ведьмы в гримуаре были сотни заклинаний, сотни слов, способных победить кого-угодно и что угодно, но Ведьма не произнесла ни одного. Вместо этого она закрыла глаза, вжала голову в плечи и прошептала: «Барыта этэҥҥэ».

Действительно, стало немного легче.

* * *

Сах иччи сидел на кухне в одиночестве и пил когда-то давно подаренный Лешим коньяк. За окном разыгралась страшная буря, вырубило электричество, квартира погрузилась в непроглядную темноту, которую робко разгоняла единственная свеча. Огонёк на кухонном столе колебался то ли от сквозняка, то ли от дыхания Сах иччи, который напевал себе под нос бессловесную мелодию занесённой снегами родины. Сах иччи скучал по снегу, по холодному морю и жалел только о том, что не успел снова их увидеть. Больше Сах иччи ни о чём не жалел.

– Барыта этэҥҥэ, – прошептал он и задул свечу.

Следующим утром на кухню коммуналки на Невском не пришёл никто.

Следовало сразу сообразить, что от него будут сплошные неприятности – от этого слишком смазливого петербуржца с блестящим именем Феликс, моего нового соседа по квартире.

Моего первого соседа, если быть точным.

– Ты с ума сошёл? – вытаращилась на меня сестра, когда я объявил, что переезжаю в Петербург. – Делить кухню и ванную с каким-то незнакомцем… С твоей брезгливостью это просто ужасная идея.

– Зато я буду жить на берегу Мойки, – упёрся я. – Прямо возле Фонарного моста. Десять минут пешком до Адмиралтейства, пять минут до Исаакиевского собора… Красота. К тому же я не просто комнату арендую, а половину этажа: мне достанется целых пятьдесят метров!

– Да хоть сто. Женя, клянусь, ты взвоешь уже через неделю.

Она была не права: я взвыл через пять минут.

Внешность открывшего мне дверь парня буквально ослепила меня после серости мартовских улиц и сдержанных красок парадной. Пшеничные растрёпанные волосы. Очень светлая кожа. Почти золотого цвета лисьи глаза, золотая серёжка в ухе, золотые часы, белая футболка с золотой вышивкой «Всё ты можешь!», бежевые джинсы и белые тапочки. Он весь был чересчур свеженьким, а вот пах совершенно противоположно – тяжёлым духом ладана, свечным воском и старыми книгами.

– Привет! – сияя, воскликнул он. – Ты Женя, да? Я Феликс, очень приятно. Погуляй ещё минут десять, пожалуйста, я потом тебя пущу. Спасибо!

И не успел я хоть что-то сказать в ответ, как он с грохотом захлопнул дверь прямо перед моим носом. Из-за неё послышался топот: Феликс убегал куда-то в недра квартиры.

Я ошарашенно моргнул. Потом обиделся. И это нас, москвичей, считают самоуверенными и невоспитанными?

– Эй! Открой! – закричал я и, чувствуя несправедливость и оттого начиная закипать от гнева, несколько раз подряд нажал на кнопку звонка. Когда отзвучала последняя птичья трель, я вздрогнул: с той стороны вдруг раздался звериный рёв, будто внутри бесновался крупный хищник, потом – что-то вроде взрыва, отдалённый звон, снова топот…

И вот дверь опять открылась. Феликс выглядел всё таким же милым и солнечным.

– Всё, можешь заходить. Добро пожаловать!