Книга Жестокие клятвы, страница 81 – Джей Ти Джессинжер

— Это ужасно говорить, особенно в день нашей свадьбы, поэтому, пожалуйста, прости меня. Но нет никакой гарантии, что я не вернусь к ношению черного до конца месяца .

Он смотрит на меня в напряженном, обжигающем молчании. Затем он запрокидывает голову и смеется. Он смеется так долго и так сильно, что я начинаю раздражаться. Я шлепаю его по одной из его больших, дурацких грудных мышц.

— Не то чтобы ты этого уже не знал! Ты сказал, что возьмешь свою жизнь в собственные руки!

— Да, — соглашается он, все еще смеясь. — И я готов.

— Тогда что же тут смешного?

— Никогда не думал, что найду угрозу своей жизни романтичной.

— Ох, заткнись, — ворчу я, с отвращением качая головой. — Ты идиот.

— Но я твой идиот, — говорит он, его смех затихает. Его голос понижается на октаву. Его взгляд становится напряженным. — А ты моя гадюка.

— Ненавижу это прозвище.

Он рычит: — Нет, ты не ненавидишь, лгунья.

Он притягивает меня к себе и целует. Обхватывая своей большой рукой мой затылок, он прижимает к себе и делает большой глоток из моего рта, пока я сжимаю лацкан его смокинга одной рукой, а другой цепляюсь за его плечи. Он скользит другой рукой вверх по моей ноге к моему бедру, которое сжимает. Затем он зацепляет большим пальцем резинку моих трусиков и дергает за нее, посылая волны удовольствия по моему тазу, когда хлопок касается моего клитора. Прижавшись к моим губам, он шепчет: — Ты дрожишь. Я полагаю, это страх, верно? Он хихикает. — Потому что такой идиот никогда бы тебя не возбудил.

— Я тебя ненавижу.

— Ты никогда не закончишь лгать, не так ли?

Он снова завладевает моими губами, целуя сильнее. Я выгибаюсь навстречу ему, мое сердце колотится, а соски твердеют с каждым движением его языка. Он снова дергает за мои трусики, заставляя меня беспокойно извиваться, затем просовывает руку мне между ног.

— Промокла, — шепчет он, потирая мои трусики. — Милая маленькая гадюка, ты уже насквозь мокрая.

— Я думала отравить твой кофе, — говорю я отрывисто.

— Ты думала о том, чтобы оседлать мой член.

— Почему ты такой ужасный?

— Ты пробуждаешь во мне ублюдка. А теперь давай посмотрим, смогу ли я заставить тебя сделать что-нибудь с этим ртом, кроме как разрезать меня на ленточки.

Он просовывает пальцы мне под трусики и нежно пощипывает мой набухший клитор. Я задыхаюсь, напрягаясь. Когда его толстый палец проникает в меня, я закрываю глаза и стону.

— Идеально, — бормочет он. —Что, если я сделаю это?

Он прижимает большой палец к моему клитору и медленно двигает пальцем внутрь и наружу, трахая меня им. Я вздрагиваю, кладу голову ему на плечо и закусываю губу, чтобы не издать ни звука. Пока он не добавляет еще один палец. Тогда я стону, как зомби, выползающий из могилы. Это самый непривлекательный звук, который я издавала в своей жизни. Но Куинн так не думает. Он одобрительно рычит, наклоняя голову, чтобы впиться в мое горло своим горячим ртом. Он сосет мою шею и трахает меня пальцем, пока я беспомощно терзаюсь о его руку.

Он горячо говорит мне на ухо: — Ты хочешь кончить вот так, детка? Или ты хочешь мой рот?

В бреду, мои глаза закатываются, я задыхаюсь: — Что, черт возьми, происходит?

— Твой муж дрочит твою великолепную влажную пизду, вот что.

— Господи! Куинн!

Он выдыхает: — Да, девочка. Произноси мое имя именно так, когда кончаешь.