Книга Баллада Пепла и Льда, страница 80 – Анна Платунова

Слова медитации не помогали. Рассыпались, будто осенние листья… Что мне делать, папа? Что мне делать?

«Ты только не сдавайся, Алейдис, хорошо? — услышала я любимый голос, звучащий через время. — В Академии может быть непросто. Но ты выживешь, поняла меня? Ты сильная девочка. Смелая. Тебя не сломать!»

— Папа… Мне сейчас очень трудно. Но я не сдамся. Ради тебя, — прошептала я. — Сами они гнилушки, а ты был лучшим человеком в мире.

Я сидела и думала, что на полосе препятствий, несмотря на все трудности, было легче: я чувствовала себя нужной, чувствовала себя в команде. На какой-то миг мне почудилось, что у меня появились друзья, что и сам Эйсхард не такой уж ледяной истукан. Оказалось — показалось.

Не знаю, сколько времени я провела на скамейке в парке. Вдалеке по аллее шли по своим делам старшекурсники, не обращая на меня внимания.

Я самовольно покинула полигон. Считается ли это дезертирством? И что мне за это будет? Впрочем — все равно. В Академии нет ничего, что сделает мне еще больнее. Сегодняшний день побил рекорд катастроф, хуже просто некуда.

— Кадет Дейрон! — ударил по ушам знакомый до боли голос.

«О-о-о, с “хуже просто некуда” я, похоже, поторопилась», — подумала я, сумрачно глядя на приближающегося Эйсхарда.

И как только отыскал? Радар у него на меня настроен, что ли? Лед подошел и застыл напротив, ожидая, что я, следуя уставу, встану перед командиром навытяжку.

Среди первогодков не было второго такого человека, понимающего важность субординации. Дочь полковника и не могла вырасти с другими принципами. Однако сейчас в укромном уголке парка никого не было кроме нас, и я бы не уронила авторитет эфора в глазах подчиненных, а склонять голову перед ненавистным Льдом было выше моих сил. Поэтому я лишь хмуро смотрела на него исподлобья.

На лбу Эйсхарда алела свежая царапина, и без того белая кожа сделалась даже не бледной, а серой. Под глазами залегли тени. Полоса препятствий давалась непросто даже эфорам, а ему сегодня пришлось пройти ее три раза.

— Десять штрафных баллов? — безразлично спросила я. — Двадцать? Тридцать? Давайте сколько не жалко. Мне все равно.

— Ты избила кадета Колояра. Поставила синяк под глазом, разбила губу. Я хочу услышать причину.

— О, синяк под глазом, да и губа разбита! Шикарно.

Пристальный взгляд льдисто-голубых глаз буравил меня, будто пытался пробиться в голову и прочитать мысли. Я не выдержала и уставилась в землю. Замолчала. Какой смысл объяснять? Хватит с меня унижений.

Эйсхард взял мое лицо за подбородок и приподнял, заставив посмотреть на себя.

— Я хочу знать причину, кадет Дейрон, — отчеканил он.

Ощущение его пальцев на моей коже стало последней каплей. Я им что — игрушка? Будто можно вот так бесцеремонно хватать живого человека то за волосы, то за лицо.

— Руки убрал! — взвилась я, забыв о данном мейстери Иллари обещании быть гибкой и держать себя в руках.

Я с размаху ударила его по ладони, хлестко и сильно, и лишь потом заметила, что его руки снова ободраны и расцарапаны. Да и плевать. Я вскочила на ноги и задрала подбородок, но сколько не тянулась, макушка едва достигала плеча Эйсхарда.

— Не смейте больше все меня трогать!

— Кто «все»? — тут же спросил он. — Кто «все», кадет Дейрон? Кто еще тебя трогал?

О Всеблагой, я проговорилась, и Эйсхард тут же услышал промашку. Теперь к клейму «дочь предателя» добавится еще одно, не лучше: «стукачка»!