Книга Скиталец, страница 212 – Тиффани Робертс

Большинство из которых никогда ничего для нее не делали.

— Все в порядке? — спросил он у Бульдозера.

— Если мы закончим к обеду, со мной все будет в порядке.

— Мне очень жаль…

— Нет. Благодаря тебе у меня нет дырок в корпусе. Иначе я была бы похожа на швейцарский сыр.

— Швейцарский сыр? — процессоры Ронина обработали данные за десятилетия. — Я понимаю что это, хотя и не припоминаю, чтобы когда-либо видел.

— Да, у меня то же самое. Странно, что все это сохраняется даже после стирания памяти. Не могу вспомнить, было ли у меня имя, или отношения… или что-то еще.

— Но мы держимся за дырявый сыр, — сказал он, наведя оптику на территорию внизу. — Скорее всего, это к лучшему. Что хорошего нам в том, что мы помним о мертвом мире? Лучше соединиться с миром, который у нас есть, и построить его заново, насколько это в наших силах.

— Старый мир, должно быть, все равно был не слишком велик, — сказал Дженсен, — иначе он не закончился бы так, как закончился.

— Я мог бы представить себе несколько вещей получше, чем жить и умирать в бетонной яме, — ответил Рамирес. — Может быть, на одном из тех пляжей, как в старых фильмах Андерсона.

— Думаю, раньше здесь тоже были довольно высокие здания. Типа, даже выше этого, — скептицизм Дженсена был очевиден в его голосе.

— Тогда все было больше, — сказала Бульдозер, глядя на территорию.

— Достаточно большие, чтобы устроить тут беспорядок, когда все рухнет, — по щеке Ронина пробежала дрожь, но он проигнорировал это. Старый мир взорвался, и этот был суровым и неумолимым, но здесь у него была Лара. Ему не нужны были небоскребы, или пляжи, или автомобили, или дырявый сыр — она была всем, что ему было нужно в этом мире или в любом другом.

Цепочка вероятностей — «что, если» — по спирали уходила в бесконечность, пугая даже его процессоры. Так много всего могло сложиться по-другому, так много переменных могло привести к появлению мира без его пламенной Лары Брукс.

Его оптика засекла движение на дороге, за деревьями.

Железноголовые. Некоторые из их следов были видны в просветах между ветвями. По меньшей мере полдюжины из них приближались с востока и еще три или четыре с запада. Две группы объединились и пересекли поле, направляясь на север — прямо к главному входу. Из-за деревьев на краю лужайки у Ронина не было четкой линии обзора, но им пришлось бы выйти из укрытия, чтобы пересечь круговую подъездную дорожку под окнами.

— Приготовьтесь, ребята, — ровным голосом сказала Бульдозер.

Рамирес прерывисто вздохнул.

Железноголовые — всего десять — вышли из-за деревьев и поспешили по потрескавшемуся тротуару к лужайке в центре аллеи. Сто пятьдесят футов… сто сорок…

Они замедлили шаг, несомненно, заметив своих обезвреженных товарищей и забаррикадированные входные двери.

— Сейчас! — закричала Бульдозер.

Они с Ронином разбили окна и навели оружие. Он выбрал цель — железноголового под именем Нортсайд — и открыл огонь. Еще больше винтовок выстрелило с обеих сторон и на нижних этажах. Пули дождем посыпались на головы, пробивая отверстия через гильзы и рикошетом прорезая борозды в траве и грязи. Один железноголовый упал почти сразу, конечности задрожали и согнулись под неестественными углами.

Остальные, раненые, но не выведенные из строя, открыли ответный огонь. Пули ударили в фасад здания, превращая древние кирпичи в пыль. Стекло разлетелось вдребезги, а выстрелы раздались так быстро, что их было почти не отличить один от другого. Ронин открыл огонь по Нортсайду, когда железноголовые отступали к деревьям.