Книга Тайна вдовьей таверны, страница 1 – Агния Сказка

– Она вообще помирать-то будет или нет? Вот же тварь живучая! – слышу ворчание около себя. В голосе, пропитанном злобой и нетерпением, сквозит какая-то болезненная одержимость. Голос мне не знаком, но, судя по его молодости и надменности, принадлежит молодой девушке или женщине.

Пытаюсь открыть глаза, но веки словно приклеены друг к другу. С каждой новой попыткой к ним возвращается непослушная воля, и я с трудом разлепляю их. На миллиметр, но этого хватает, чтобы понять, что я в каком-то погребе или подвале. Холод пробирает до костей, вокруг грязь, вонь гнилой земли и плесени, и я лежу на жесткой, прогнившей лавке. Тело ноет от боли, а в голове – пустота, словно кто-то вычистил все воспоминания до единого.

– Вопросов не возникнет, что молодая вдовушка так быстро померла? – слышу тот же женский голос, от которого по коже бегут мурашки. В нем нет ни капли сочувствия, лишь холодный расчет.

– Не возникнет. Померла и померла. Сейчас все мрут, – мне не видно обладательницу старческого скрипучего голоса, но представляю себе сморщенное злобное лицо, и сердце уходит в пятки.

– И когда это произойдет? Я думала, она уже того, на тот свет отправилась, – нетерпение так и сквозит в тоне молодой женщины. Ее слова обжигают, как плевок ядом.

– Всему свое время, моя дорогая, всему свое время, – старуха была спокойна, словно говорит о погоде, а не о моей смерти, в отличие от своей собеседницы. Ее хладнокровие пугает еще больше.

– Ненавижу ее! Сперва жениха увела, потом в могилу его свела, а самой хоть бы хны! – бросает в сердцах девушка, и я снова отключаюсь. Слова вонзаются в сознание, как осколки стекла, вызывая вспышки боли и смутные образы.

Прихожу в себя уже в одиночестве. Холод пронизывает насквозь, но внутри разгорается огонь ярости и жажды выжить. С трудом поднимаюсь на локтях, словно после тяжелой болезни. Осматриваю помещение. В полумраке различаю лестницу и ползу к ней. Все на автомате, на одних инстинктах и силе воле. Каждая мышца кричит от боли, но я заставляю себя двигаться вперед. Кое-как удается взобраться по этой лестнице и толкнуть крышку люка. Она с трудом поддается, словно не хочет выпускать меня на свободу, и я выглядываю из-под него. Комната словно в деревенском доме. В очень бедном деревенском доме.

Но одно радует – в комнате никого, и надо этим поскорее воспользоваться. Выползаю из погреба и ползу к двери, как раненый зверь. На мне какое-то странное платье, грубое и чужое. Я вообще вся какая-то странная. Словно тело не мое. Но времени рассматривать, узнавать, что да как, вообще нет. Вот выберусь, а там уже буду рассматривать себя и разбираться, куда я попала и зачем. Выбираюсь на улицу и перевожу дух, глотая морозный воздух. Деревенский двор, как у бабки моей был. Вот даже такой же глухой и слепой Тузик на цепи, лениво помахивающий хвостом. На улице ранняя весна, и пахнет сырой землей и талым снегом. Холодно. На мне лишь тонкая рубашка и юбка. Но возвращаться в этот странный дом, где меня держали то ли в подвале, то ли в погребе, я не буду. Ни за что! Сумерки сгущаются, и я, переведя дух пять минут, обхожу покосившийся домик и вижу тропинку к огороду, а за ним лес. Голоса, что раздались со стороны калитки, и лай собаки, которая радостно приветствует хозяйку, прибавляют мне прыти, и я бегу к лесу, как от огня. Не дай бог, эта хозяюшка, что пыталась меня уморить, первым делом пойдет проверять свою “гостью” в подполе.