Книга Эпоха героев, страница 100 – Нира Страусс

«Я просто хочу, чтобы ты знал: я приму всё. Всё, что ты дашь. И чего не дашь — тоже. Я хочу узнать тебя — человека и дракона. Мне всё равно, кто из вас будет управлять… потому что в глубине ты всегда остаёшься собой. А ты — чертовски великолепен».

— Помню, — прорычал он, и с его дыханием донёсся запах серы, палёного дерева и угля.

— А помнишь, что ответил мне?

«Ты не представляешь, что я собираюсь с тобой сделать за то, что осмелилась сказать мне это посреди битвы. Но могу уверить — тебе понравится».

Он кивнул — серьёзно, как никогда. Я склонила голову набок, и одно из его крыльев распахнулось, будто инстинктивно пытаясь не дать мне отойти.

— Так вот, я всё ещё жду.

Он сжал мои пальцы. Не сильно — просто как подтверждение бури, что клокотала внутри него. Он смотрел на меня. И смотрел. И смотрел. И вдруг… я поняла, что именно он просит у меня — без слов.

— Ты не хочешь прикасаться ко мне, потому что боишься, что не сможешь остановиться. Но… — я сделала шаг ближе, — а если я прикоснусь к тебе?

Я толкнула его в грудь — мягко, но твёрдо — и провела его те несколько сантиметров, что отделяли его от стены. Крылья зашуршали, скользнув по шершавому камню.

Его взгляд был прикован к моим рукам.

— Твоя комната…

— Здесь вполне подойдёт, — прошептала я.

В другой ситуации я бы увела его за закрытую дверь. Но сейчас… во мне жила странная смесь ощущений. Я не хотела, чтобы то, чего мы достигли — эта честность, это понимание — исчезло за те секунды, что ушли бы на то, чтобы сменить комнату.

И мне нравилось это ощущение — контроля.

Этот Мэддокс — растерянный, уязвимый, доверившийся мне впервые за много дней.

Я принялась играть с тесёмками на его ключицах. Пальцы мягко скользили по узлам, развязывая их один за другим, выпуская наружу всё, что он так долго прятал. Вспышки упрямства, голода, страсти, вожделения… даже благоговения. Всё, что чувствовал Мэддокс. Всё, что он сдерживал. Я ощущала это — и запоминала. Вбирала в себя. И клялась, что больше не позволю собственной незрелости заслонять то, что всегда было передо мной. Что он страдал. Да, по-дурацки. Но страдал. И просил о помощи — по-своему.

Я наклонилась и поцеловала край одного из уз. Провела языком по той самой татуировке, что была вовсе не чернилами — синяя, с переливом в индиго на его смуглой коже. Солоноватая, тёплая, с лёгким жжением. Магия скользнула по моему языку, как фейерверк.

— Чёрт, Аланна, — прорычал он.

— Тсс. За этой дверью — комната Гвен. Лучше, если она ничего не услышит.

Я покрывала его открытую грудь влажными поцелуями, и когда добралась до шеи, он так вжался в стену, что я испугалась — не повредит ли себе крылья. Похоже, его это не волновало. Я прикусила напряжённые сухожилия у него под челюстью, ощущая на вкус его пота и ночной воздух, осевший на коже. Он летал. До того, как появился у меня на балконе, он летал.

Он летал все эти недели, и ни разу я не смогла полететь с ним. И это сводило меня с ума — хоть я и не хотела в этом признаваться.

Мои руки скользнули к его брюкам. Я почувствовала, как его пульс участился — в унисон с моим. Внутренняя сторона запястья коснулась его паха, и он зашипел. Он горел. Я чувствовала жар даже сквозь ткань.

— Святая богиня… Это… Кажется, это не лучшая идея.

Я посмотрела на него. Его грудь уже тяжело вздымалась. В его взгляде проступил страх, и это совсем не то, чего я хотела добиться.