Книга Няня для волшебника, страница 43 – Лариса Петровичева

* * *

Я проснулся в восемь утра: очень рано для того, кто вчера вернулся с бала. Обычно светские леди и джентльмены не открывают глаз раньше полудня. Дора спала — маленькая и хрупкая, она свернулась комочком под одеялом, светлые косы рассыпались по подушке, и во всем ее облике было что-то настолько невинное и чистое, что я в очередной раз залюбовался ею — так любуются произведением искусства или даром природы.

Должно быть, Дора почувствовала мой взгляд, потому что шевельнулась под одеялом и едва слышно вздохнула. Я подхватил пылинку, плывущую по воздуху, напомнил себе сделать пару замечаний слугам по качеству уборки и, подув на нее, превратил в бабочку с нежно-зелеными крыльями. Бабочка сделала несколько кругов над Дорой и сперва опустилась на ее щеку, а затем перепорхнула на раскрытую ладонь и замерла. Дора снова шевельнулась, открыла глаза и, увидев бабочку, улыбнулась и сказала:

— Ой… Какая красивая!

— Доброе утро, — сказал я и, уже почти привычным движением обняв Дору, поцеловал ее и продолжал: — Сегодня я хотел съездить в академию. Вот так, внезапно и без предупреждения — посмотрю, как на это отреагируют. Возможно, увижу что-то интересное. А вечером можно будет, например, сходить в театр.

Дора улыбнулась, и я почувствовал, как исчезло напряжение испуганного зверька, которое наполнило ее сразу после пробуждения. Чего она ждала от меня? Что я, допустим, дам ей по заднице и велю выметаться? Да, пожалуй, это вполне в духе владетельного сеньора, который затащил в постель хорошенькую служанку — но только я не был таким сеньором, да и Дора давно стала не прислугой, а другом.

Стала любимой. Я усмехнулся сам себе, настолько это открытие удивило меня и обрадовало.

— Я была в театре в детстве, — сказала Дора. Бабочка медленно поднялась вверх и села на ее обнаженное плечо. — Давным-давно… Мартин, прости, но мне и правда не верится.

Я удивленно посмотрел на нее, хотя почувствовал, что именно Дора имеет в виду.

— То есть?

— Что мы вместе, — откликнулась Дора. — Что ты хочешь все продолжать, хотя я тебе и не пара. Вот это и есть настоящее волшебство, это в самом деле невероятно.

Я усмехнулся и ответил:

— Глупенькая. Я всегда делал только то, что считал нужным. И любил тех, кого хотел любить. И если я хочу любить тебя, иномирянка Дора, то я буду это делать. Что еще тебе растолковать до завтрака?

Дора улыбнулась, и в этой улыбке не было ничего, кроме спокойствия и легкого, почти невесомого душевного тепла.

— Ничего, — ответила она. — Я услышала все, что хотела.

Но спокойно позавтракать нам не дали. Стоило нам сесть за стол, как в столовую вошел домоправитель и, поклонившись, произнес:

— Милорд, к вам гостья.

Ложка Доры едва слышно звякнула, опустившись на тарелку. Огюст даже кашлянул от изумления и произнес:

— Невиданная наглость.

Да, все мы сразу поняли, что это за гостья. Внемли, стою и стучу у порога твоего — Инга воспитывалась в очень верующей семье, и ей вполне подходила эта фраза.

— Набралась же наглости, — продолжал было Огюст. Я отложил салфетку и поднялся.

— Все-таки поговорю с ней.

Лицо Доры болезненно дрогнуло, словно она всеми силами старалась сдержать подступающие слезы и не справлялась.

— Не ходи, — сказала она, и Огюст тотчас же промолвил:

— Не стоит, братка.

— Я не прячусь от своих бед, — сказал я, давая понять, что со мной не стоит спорить. Рано или поздно мы бы все равно встретились с Ингой, так зачем откладывать неизбежное…

Спорить никто не стал, только Дора посмотрела так, словно я шел на войну.

В каком-то смысле так и было. Я старался сохранять спокойствие, но возле открытых дверей в гостиную мной овладела какая-то тягучая тоска, и мир посерел — так бывает на старых кладбищах, где под корнями деревьев прячутся надгробия, за которыми таится угрюмое древнее зло.

Впрочем, Инга ничем не напоминала чудовищ — изящная молодая женщина в дорогом платье поднялась навстречу мне из кресла, и мягкий голос, похожий на журчание тихого ручейка в траве, произнес:

— Мартин. Рада видеть тебя живым и здоровым.

Этикет требовал подойти к даме и поцеловать ей руку. Напомнив себе о том, что в траве прячутся не только ручейки, но и змеи, я сел на диван и, сцепив пальцы на колене, поинтересовался:

— У тебя хватило ума и совести прийти сюда?

Инга одарила меня белозубой улыбкой и опустилась в кресло. Стройная, легкая, она была похожа на туго натянутую струну. Коснись — и будет музыка. Или полетит стрела. Я против воли вспомнил тепло и запах ее кожи, волосы, рассыпанные по подушке, гибкое тело, которое извивалось подо мной, задыхаясь от страсти, и голос, умолявший: еще, Мартин, еще… Это была тяжелая страсть, помрачающая рассудок, и Инга прекрасно понимала, какое впечатление сейчас производит на меня. Она нисколько не изменилась.

— А что не так? — ответила она вопросом на вопрос. — Я рада, что ты жив. Я рада, что ты проснулся. Мартин, я хотела обсудить с тобой вчерашнее происшествие на балу.

Я криво усмехнулся и махнул рукой.

— Говори.

Инга отдала мне короткий поклон.

— Разумеется, ты понимаешь, что я не имею никакого отношения к этому бесчинству, — промолвила Инга тоном оскорбленной добродетели. — Полиция пришла ко мне рано утром, удовлетворилась моим алиби, но я решила все-таки поговорить с тобой лично. Я не покушалась на твою невесту, Мартин. Вчера я была в опере, давали «Волшебную скрипку», — рука Инги нырнула в сумочку, усеянную мелкими камешками, и вынула цветной лист программы. — Это, конечно, не аргумент. Но меня видели в моей ложе в течение всего вечера. После этого я отправилась в ресторан «Альмерта», как ты помнишь, он располагается напротив здания оперы.

Инга умолкла и посмотрела на меня со странной смесью торжества и обиды. «Я не покушалась на твою невесту», — звучало эхом. Моя невеста. Ну и что?

— Я тебе не верю, — равнодушно сказал я, и видит Бог, это равнодушие стоило мне невероятных усилий. — Просто потому, что знаю, как именно строится морок. В нем были твои следы, Инга. Кто бы это ни сделал, он работал по твоей просьбе и с твоим непосредственным участием.

Следов там, конечно, не было, я блефовал напропалую. Все произошло настолько быстро, что никто бы не успел считать ауру наведенного морока. Инга даже бровью не повела.

— Мне жаль, Мартин, — сказала она. — Я помню, что Цетше всегда очень глубоко переживают прилюдный позор.

— Нельзя переживать то, чего нет, — парировал я. — Ты хотела убить меня, Инга. Именно твое заклинание погрузило меня в тот сон. Я все знаю, и если ты еще раз появишься здесь, то я дам ход этому делу.

Я снова блефовал. Снимок с заклинанием был сожжен, мне нечем было доказать вину бывшей жены. Сейчас она смотрела на меня с таким сладким соблазном в глубине потемневших глаз, что я снова почувствовал знобящее неудобство. Женщину, которая сидела в кресле, нельзя было не желать.