Книга По волнам жизни. Том 2, страница 169 – Всеволод Стратонов

Правление университета потеряло голову: не догадалось просто закрыть Физический институт, где мы назначили нелегальное общее собрание. Сделай оно так, — вероятно, профессура почувствовала бы себя выбитой из седла. Вместо этого, подчинившись нашему призыву, оно само в полном составе явилось на собрание ^[274]. Была мобилизована и вся красная профессура с ректором Волгиным во главе. Пришли также официальные представители Наркомпроса и Союза работников просвещения и социалистической культуры.

Собралось человек 400–500 профессоров и преподавателей. Я открыл заседание и предложил избрать председателя.

— Вас! Просим вас!

— Благодарю, но отказываюсь: мне придется быть докладчиком. Выберем иное лицо.

— Гулевича! Профессора Гулевича! Просим.

В. С. Гулевич, тактичный и опытный председатель, принимает избрание. Слово предоставляется мне.

Я указал, что физико-математический факультет прибег к такой исключительной мере, как забастовка, под влиянием материальных трудностей. Политический момент в нашем выступлении отсутствует. Однако нужда в преподавательской среде так велика, что заявить о ней необходимо.

— Мы живем в такое время, когда слышат только тех, кто громко говорить умеет, а слушают только тех, кто громко говорить смеет. Мы громко подымаем наш голос потому, что нуждой и жизнью впроголодь доведены до невозможности вести преподавание. Среднее содержание профессора составляет ныне около двадцати пяти рублей в месяц…

Самый факт забастовки не может быть для власти одиозным, потому что советская власть, посредством официальной печати, восторженно приветствует каждую забастовку, где бы на земном шаре она ни произошла: среди ли чистильщиков сапог у африканских бушменов или в модных мастерских у эскимосов.

Объявив, что наш факультет продолжает забастовку, я просил всю университетскую профессуру выявить свое отношение к этому нашему шагу.

Пока я говорил, помощник ректора проф. А. В. Кубицкий пробрался к студенческой коммунистической ячейке:

— Товарищи, напустите Чека на декана Стратонова.

Как то ни странно, но этим провокационным поступком возмутилась даже коммунистическая ячейка и предала его огласке в общестуденческой среде, которая осведомила об этом профессорские круги.

После моей речи начались недолгие, но горячие прения ^[275]. Были и возражавшие против забастовки, более других — член нашего факультета А. П. Павлов, высказывавший опасения, как бы из‐за нее не понесла ущерба чисто научная деятельность. Горячо возражал и ректор В. П. Волгин, убеждавший нас лучше обратиться с ходатайством по начальству. С тем же выступил и представитель профессионального союза Кипарисов, рекламируя по этому поводу свой союз и убеждая вступить в него.

Но большинство участников собрания слилось в один голос, в жалобу на нестерпимую нужду. Один из видных профессоров медицинского факультета, ударив кулаком по скамье, воскликнул:

— Не двадцать пять! Двести пятьдесят рублей в месяц!

Гром аплодисментов. Другие находили по современным условиям эту цифру преувеличенной. Однако все признавали настоящее положение нестерпимым.

Приступили к голосованию. Подавляющее большинство, не менее двух третей голосов, высказалось за общеуниверситетскую забастовку ^[276]. Обратило на себя внимание, что в числе голосовавших против забастовки был декан медицинского факультета проф. А. В. Мартынов.

Как только огласили результат подсчета голосов, поднялся проф. А. К. Тимирязев:

— От имени красной профессуры заявляю, что она не намерена подчиниться постановлению о забастовке, будет продолжать занятия и приглашает последовать ее примеру честных беспартийных профессоров!

Что тут поднялось… Шум, крики, свистки…

— Это оскорбление!

— Тимирязев, вон!!

— Долой его! Вон его!!

Казалось, сейчас произойдет нечто тяжкое. Но В. С. Гулевичу удалось, хотя и с трудом, успокоить собрание:

— Господа, надеюсь, что наше собрание не позволит себе прибегнуть к насилию!

— Профессор Тимирязев! Объявляю вам замечание за неуместные выражения. Здесь, в этом зале, нет никого, кто не являлся бы честным!

Тимирязев стоит бледный, как стена, и подбородок его трясется.

Просит слова проф. Д. Ф. Егоров:

— Господа, я не понимаю, почему собрание так взволновалось словами проф. Тимирязева?

Его голос раздается мягко и спокойно.

— Мы ведь все знаем, какое понятие эти господа вкладывают в слово «честный»! И для нас вовсе не является оскорбительным, если они не причисляют нас к числу честных — в их понимании этого слова.

Буря окончательно успокаивается. В разных местах аудитории раздается добродушный смех.

Собрание постанавливает избрать делегацию из пяти человек, которая впредь до следующего собрания повела бы руководство университетскими делами. По голосованию, делегатами избираются: В. С. Гулевич, А. П. Павлов, В. А. Костицын, Д. Д. Плетнев и я ^[277].