Книга Тайна, покрытая глазурью, страница 40 – Екатерина Риз

Замки я отперла, и дверь открыла.

— Я уж думал, тебя дома нет, — проговорил он с явным облегчением, бочком проникая в мою узкую прихожую. Дверь за собой поторопился прикрыть и тогда уже на меня посмотрел. Нахмурился.

— Я дома. Разве Лиза тебя не известила?

Алексей Дмитрич окинул меня взглядом с головы до ног. Я глаза отвела, закуталась в длинный халат, но так как его взгляд даже под него старался пролезть, весьма настойчиво и беспардонно, я решила пройти в комнату. Это позволило мне отвернуться, отойти на почтительное расстояние, а потом и в глубоком кресле устроиться, съёжившись.

— Лиля, что с тобой?

— А что со мной?

— Ты ужасно выглядишь.

Я только рассмеялась.

— Спасибо тебе.

— Но это на самом деле так. — Лёшка подошёл и присел передо мной на корточки. Глазами меня ел. — Ты бледная, как мел. И худая. Ты хоть ешь?

— Да. Забыл кто я? Кексы из воздуха напеку.

— И что, пекла?

Я вздохнула.

— Лёш, ты зачем пришёл?

Он недовольно пожевал губами.

— А ты не понимаешь? Я беспокоюсь за тебя…

— Сейчас ты скажешь, что знал, чем всё закончится.

— Даже если я это скажу, ты мне не поверишь.

— Ну отчего же?

— Лиля. — Он осторожно, будто боясь меня покалечить, за руку меня взял. Погладил мои пальцы, выглядел расстроенным. — Всё будет хорошо.

Этому утверждению я удивилась, брови вскинула, а Горин уверенно кивнул.

— Вот увидишь. Всё пройдёт, всё забудется. — Он над моей рукой склонился и губами прижался, потом щекой, как путник, вернувшийся домой.

— Наверное.

Горин на меня посмотрел.

— Ты так убиваешься по нему? Не стоит. Он уехал, и этого следовало ждать. Но наша жизнь здесь. И твоя в первую очередь.

Я в кресле откинулась, смотреть старалась в окно, а не на Алексея Дмитрича, которого, видимо, моё спокойствие воодушевило, и он не торопился отпускать мою руку.

— Тебе Лиза позвонила?

— Позвонила, — покаялся он. — Она просто не знает, что делать.

— Конечно, — вырвалось у меня, и я даже пренебрежительно усмехнулась. — Только как предлагать себя моим мужчинам, она знает, а что делать — не знает.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты понял.

Он всё-таки поднялся, наверное, оскорбившись.

— Не путай меня со всеми.

— Но разве я не права?!

— Она твоя сестра! А этот заезжий… был, и нет его. Смирись, наконец.

— Не надо говорить мне, что делать!

— А как быть? Просто смотреть, как ты над собой издеваешься и превращаешься в тень? И из-за кого? — Горин зло махнул рукой и всё-таки сказал это, в пылу и злости: — Я тебя предупреждал!

Я лицо руками закрыла и головой покачала.

— Замолчи, я не хочу больше этого слышать.

— Не хочешь? — Он навис надо мной, упираясь руками в подлокотники кресла. — Я люблю тебя. Я всегда тебя любил, а ты раз за разом пытаешься от меня убежать. — Горин покаянно склонил голову. — Я знаю, это моя вина. Я не должен был, я… Надо было найти какое-то решение. Но я его не нашёл. Лиля, посмотри на меня.

Я снова отчаянно замотала головой, а Лёшка попытался убрать от моего лица руки.

— Малыш, ну пожалуйста. Я так скучаю… Я чуть с ума не сошёл, думая, что ты с ним… Что я тебе больше не нужен. Скажи: нужен?

Слёзы текли, и даже мои ладони, прижатые к щекам, совсем не помогали. Я принялась их вытирать, губы дрожали, а от Лёшкиного вкрадчивого голоса у меня самая настоящая истерика грозила приключиться. А он ещё прикасался ко мне, гладил, что-то шептал.

— Прекрати, — попросила я.

Он замолчал, голову опустил и прижался лбом к моим коленям.

— Чёрт с ним со всем, я разведусь.

Я дышать перестала, если честно.

— Что?

Господин мэр голову поднял и глянул на меня мутным взором. Но кивнул достаточно уверенно.

— Разведусь. Ну, невозможно так жить, Лиля. — Вскочил и взволнованно забегал по комнате, я же наблюдала за ним с недоумением, позабыв о слезах и своём горе. — Что может случиться? — Горин остановился и развёл руками, принялся рассуждать, видимо, вдохновлённый приступом смелости. — Меня с должности снимут? Нет. На второй срок не пройду?… Пусть попробуют найти кандидатуру лучше. Разве я плохой мэр? Вот скажи, плохой?

Отвечать я не спешила, промолчать мне показалось лучшим вариантом. А Лёша, ещё и улыбнулся, задорно так.

— К тому же, разве не у нас в семье лучший пиарщик? Она может всё. — Он ко мне шагнул, в глазах огонь. — Скажи мне, может? Раз уж Галку представили, как целомудренную и высокоморальную особу, то ты… — Он снова опустился передо мной на корточки и взял меня за руку. — Ты моё счастье.

Я смотрела на наши руки, размышляя о том, что он только что нагородил.

— Лиля, скажи что-нибудь.

— Сейчас? Лёша, сейчас я не готова.

Горин поторопился кивнуть.

— Да, ты права. Просто… ты ведь сама всегда говорила, что самое верное решение — самое простое. И я давно должен был это сделать. Развестись с ней, и жениться на тебе. Так должно было быть, с самого начала. Ты будешь королевой.

Это было произнесено с лёгким придыханием, и я не стала огорчать Алексея Дмитрича своими мыслями о том, что невозможно быть королевой, когда королевства и в помине нет. Он не князь, и в безраздельное владение этот город ещё не получил. И вряд ли когда получит.

Но моя задумчивость была куда лучше слёз и рыданий, и Горин успокоился и даже подобрел и воодушевился, глядя на меня. Кажется, уже планы начал строить, судя по мечтательному взгляду и одухотворённому лицу. Я ему не мешала, сидела тихонько, а раздумывала о том, что бедный Лёшка даже не подозревает, в какой мы все, возможно, заднице находимся. Тут не то что второй срок на посту мэра не получишь, как бы реальный не схлопотать, лет на пять.

Я посмотрела на него, пытаясь представить его в тюремной робе, а не в итальянском костюме, любимого когда-то мужчину стало искренне жаль, и я машинально коснулась его волос. Он тут же поднял на меня глаза и улыбнулся. Уверенно кивнул.

— Всё хорошо, малыш. Ты меня любишь?

— Люблю, — сказала я, причём даже не соврала. Я, правда, его любила, вот только не той любовью, на которую он рассчитывал. Но что-то мне подсказывало, что таких нюансов Алексей Дмитрич знать не желал. С его-то больным самолюбием…

С отъезда Андрея прошло больше двух недель. Ничего не происходило, жизнь как-то незаметно вошла в свою колею, я на работу вернулась, и даже вела себя и выглядела, как обычно. По крайней мере, знакомые при встрече со мной не хмурились в недоумении и не принимались ахать. Я старалась улыбаться, лучиться энергией, но если раньше всё это было моим обычным поведением, то теперь отнимало много мил. Притворство есть притворство. А когда врёшь, что любовь прошла, и ты истинно ненавидишь предателя, то каждая такая ложь, пусть и маленькая, забирает у тебя частичку души. Сердце замирает, а вокруг начинается пожар — это глубокая рана начинает кровоточить, и никто, кроме тебя самой, помочь тебе не в состоянии.