Онлайн книга «Дети декабря»
|
– Как? Что?! Разграничивай, разбивай вопросы. – Весь этот бред про Евромайдан. Эти твои перепосты Проханова. – Но мне нравится «Господин Гексоген». Остальное, конечно, так себе, но это… – Мне по хер, Вадим! Люди гибнут здесь за идею, а ты там злорадствуешь, в своём Севастополе. На хера? – Подожди, стоп! Во-первых, это и твой Севастополь. А во-вторых, где это я злорадствовал и кто гибнет? – Люди, украинцы! Игорь срывается на крик. Я не выдерживаю сам. – Пока что, слава богу, никто не погиб! Но, судя по тому, что я увидел, ещё погибнут! – А ты рад? – Да при чём тут?! – Да при том! Того ты и ждёшь! Иначе какого ты перепощивал статейку «Ваша кровь, много и зря»? Кликушей заделался? У меня трясутся руки, сдавливает грудь – точь-в-точь старик. – Игорь, ты чего? Мы же друзья! – Вот и я про то. Вроде нормальный пацан, а пишешь патологический бред! За что ты так ненавидишь Украину, Вадик, за что? – Игорь, успокойся! Не пори чушь! Во-первых, я ничего такого не постил. Проханов в тех комментах говорил о России… – Вот-вот! Думаешь, Путин нас этими миллиардами купит? Хер вам! – Кому нам, Игорь? Кому? Делаю совсем не мхатовскую паузу, жду ответа, но Игорь молчит. – И, во-вторых, единственное, что я запостил о Евромайдане, – это «Ваша кровь, много и зря» и тексты за русский язык, за русскую культуру, которая, согласись, не отменяет украинского гражданства. Если мы стремимся в Европу… – Мы! Не вы! – Так вот, – прикуриваю новую сигарету, – если мы стремимся в Европу, то напомню, что одна из главных европейских ценностей – это терпимость, уважение к иному мнению, культуре, языку, право на альтернативную точку зрения… – Ну так и уважайте нас! – кричит Игорь, дискутируя ломом, а я свой оставил дома. – Чего в Киев припёрся? – Приехал, чтобы увидеть реальную картину. Не телевизионную. – Сел на поезд и приехал, да? – Нет, на автобусе. С антимайдановцами. – С антимайдановцами? С теми, кто сейчас в Мариинском парке деревья рубит? – Знаешь, я, вообще-то, сейчас в Мариинском, и никто тут не рубит, нормальные люди… Но Игорь не слушает: – …с быдлом? Ты приехал сюда с быдлом?! И ещё рассказываешь мне про Европу? Удобно жопе-то на двух стульях? Не болит? – Можно и так сказать, но можно вспомнить и о «золотой середине». У меня, знаешь ли, свой стул и свой здравый смысл. Не сомневаются только идиоты. – Зато ты умный! – Игорь! – Слушай, нам правда не о чем говорить. Не брал трубку и правильно делал. Но сижу тут, пиво пью, думаю, надо перезвонить, друзья всё-таки. Может, не такой ты мудак, как в «Контакте»… – Игорь, да послушай! – …а ты такой. Всё, точка! Ещё звонок. Жму, не глядя, в надежде, что Игорь одумался, перезвонил, но в трубке голос Валеры: – Межуев, ты где? Тут тя ищут. – Кто? – Ани Лорак! Начальство, кто ж ещё? – Слушай, Валера, у меня тут проблемы… – Подъехать помочь, братишка? – голос его меняется, становится внимателен, чуток. – Нет, спасибо. Просто время… – Слушай, брат, ты рамси там свои дела, а я прикрою, без проблем… Мне хочется благодарно пожать ему руку. – Спасибо, брат! Надо перезвонить Игорю. Надо, но позже. Потому что это слабость, а для убедительности важна сила. Сейчас же необходимо собраться и вернуться в нормальную жизнь. Без людей, превращённых в идеи. 11 Петра по-прежнему раздаёт листовки. Но от толстой пачки уже осталось чуть-чуть. Большинство прохожих забирают их не глядя, свернув, бросают в сумку или в карман. Некоторые останавливаются, читают, улыбаются или злятся. Мужчина в тяжёлой, под Женю Лукашина, шапке яростно комкает листовку, бросает под ноги и по-крейсерски устремляется к чешке. Дико жестикулирует, но Петра лишь улыбается. И, глядя на это, я понимаю, отчего так залип. Она улыбается, как «та тёлка из Чехии, Надя» [14]. И пусть красотка из «Американского пирога» была шатенкой, а Петра блондинка, но флюиды летят те же. Вся она – из другой реальности, той, на которой нас вырастили. Той, где тургеневские Аси сменились Надями из «Американского пирога» и мы стали выглядеть стильно, модно; даже пузатые дядьки, влезающие в зауженные джинсы и майки Dolce & Gabbana. Но когда лучшие из нас открывают рты, чтобы изречь фразочки, высосанные из телетитек, университеты и храмы рушатся, обращаясь в прах. Желудочный сок пришёл на смену серому веществу. Мужик в меховой шапке наконец отстаёт от Петры. Она машет, увидев меня. – Всё, закончились листовки? – Да. – Она замечает перемену моего настроения. – Что с тобой? – Да так… – Хцеш к нам? – К вам? – Прости? – Вы – это кто? – А, – Петра смеётся, – я и мои друзья. Квартира тут. Ответ, кажется, вырывается сам: – Можно. Общение с Петрой видится мне более привлекательным, нежели бессонная ночь в автобусе, наполненном перегаром, храпом и вонью грязных носков. – Давай пройдёмся, – говорю ей. – Ты из Киеве? – Нет. Приехал сюда утром. – Умалчиваю с кем. – А раньше жил здесь. – Из какого места? – В смысле вообще, да? Из Севастополя. Это Крым. Рассказываю Петре о Херсонесе, Фиоленте, Балаклаве и двух городских оборонах, заканчиваю Львом Толстым. Мы спускаемся к Арке Дружбы народов, площадка завалена мусором, а после на Европейскую площадь с не разобранной остывающей сценой. Петра слушает внимательно, улыбаясь, но в конце говорит: – Почему ты против Евромайдану? – Я не против, но, – мне хочется быть как бы умным, – Достоевский писал, что есть лишь одно противостояние – добра и зла, и поле боя – душа. А моя бабушка повторяла: «Грех – это то доброе, что сделано не вовремя и не к месту». – Киев – Европа. – Кто бы спорил. Но Киево-Печерская лавра стоит напротив музея современного искусства, а он в «Арсенале», где рабочие – пушку видела? – первыми поддержали красную революцию. И мемориал жертвам голодомора рядом с Аллеей воинской славы. Всё здесь увязано воедино. |