Онлайн книга «Юби: роман»
|
– Я все уразумеу, – радостно шлепнул ладонями по столу Алексей Иванович. – Это были жучки… Оказывается, с год назад Лев Ильич пригласил школьного электрика к себе и пожаловался на то, что во всех трех комнатах коротят розетки. Алексей Иванович развинтил их одну за другой и из каждой вытащил по одинаковому инородному телу, безграмотно подключенному к электрическим проводам. Йев безжалостно растоптал все три, не дав электрику даже рассмотреть это диво… – Да кто ж так ставит деликатное изделие? – возмущался электрик. – Вот вам и КГБ. А мы усе «штирлиц-штирлиц», а они даже жучка не могут по уму… Алексей Иванович слегка захмелел, но это от того лишь, что резко взяли. По опыту было известно, что следует плавно продолжать, и охмележ как рукой снимет… * * * – Ну только полюбуйтесь, – обвалился на застолье гневливый голос, который ни с каким другим не спутаешь… В открытой двери, прямо против солнца – аж глазам больно – стоял директор интерната и очень недовольно оглядывал сборище своих сотрудников. Но недоволен он был не ими, а самим собой. Только что, считай, по приказу Недомерка он отправил Льва Ильича домой, а его воспитанников завел в класс. Там капитан-физрук раздал ученикам листы бумаги и велел написать сочинение о том, что именно Лев Ильич говорил им о демонстрациях. – О каких демонстрациях? – спросил ученик по прозвищу Чума. – О любых, – разрешил капитан. – О тех, что на Красной площади, – намекнул он на желаемое, – когда наши танки спасали Прагу, – направил он память детей в нужную сторону. – Может, про Новочеркасск говорил… – с надеждой сказал капитан. Федору Андреевичу срочно захотелось выпить. С тем он и заглянул в котельную, но, обнаружив веселое застолье, решил начать со взбучки. – Никто не желает робить, – грознел голосом Федор Андреевич. – Так шабат, – виновато развел руками Степаныч. – Один человек пашет как ненормальный, и тот Недомерок, – сокрушался директор, укорил всех разом и ахнул в себя уважительно предложенный стакан. – Я, Андреич, вот чего хотел узнать, – сдвинулся Сергей Викентьевич, уступая место директору. – Недомерок наш – он жа в школе оклад получает? – А как же. – А у себя на службе он тоже оклад получает? – Да и не только оклад, – встрял Григорий. – Он, поди, еще и ночные получает, и двойной тариф по выходным – он же, считай, круглосуточно на службе. – Умеют же люди устраиваться, – завистливо протянул Сергей Викентьевич, – два оклада и куча надбавок… – Да и Ильич наш – тоже два оклада загребает, а то и поболе, – добавил зависти Степаныч. – А он с чего? – усомнился директор. – Дык у нас в школе – раз, и за продажу родины – два, – посчитал завхоз. – Вряд ли, – не согласился Алексей Иванович. – За продажу, наверное, единоразово, а не помесячно. – Это как договоришься, – упорствовал Степаныч, разливая и с сожалением оглядывая пустеющую банку. – А вот ты, Степаныч, хотел бы, как Недомерок – два оклада? – спросил завхоза Григорий. – Ни боже ж мой! – Степаныч едва не протрезвел. – А как Ильич? – Вот то не ведаю… Прицениться надо… – А с чего это ты, Викентьич, чужие гроши считаешь? – окликнул водителя Алексей Иванович. – С зависти? – Не без того… Но главное – они мне должны. Оба. И Недомерок и Ильич. Кучу грошей через них потерял. – Это як жа? – Степаныч ухватился за слово «гроши» даже в застольном гомоне. – По той осени еще, когда Ильич только к нам устроился, моя родительница согласилась им допамагать по дому. А уже через неделю гляжу – неладное что-то. Трясется старуха и всякой тени боится. Я к ней: что, мол, с тобой? А она: «Ой, сыночка, бяда: вораги за нами дыбают, днем и ночью дыбают». Я, конечно, в смех, а она меня веником по башке – не смей, мол, над маткой потешаться, я, мол, старая партизанка и в энтих делах усе секу… Дальше – хужей. Из дому выходить боится. Спать перестала. Вораги кругом – надо сниматься с базы и уходить в лес. Я ей – какой лес, мамаша, опомнитесь! Ни в какую… Короче говоря, повез ее в Витебск к психиатру – Семен Михайлович наш и удружил этого светилу по мозгам. Даже в специальную санаторию на два месяца отправлял. Грошей потратил немерено: на лекарства да на походы к врачам. Все без толку. А потом, когда Недомерок убалтывал меня в агенты пойти, я ему и кажу: не могу, мол, матка хворая на голову, оставить нельзя ни на минуту. В общем, рассказал ему про ее хворобу, а он смеется: скажи, говорит, мамаше, что то не враги – то наши люди следили, пущай не боится… – Ну и перестала бояться? – усмехнулся Григорий. – Какое там! Наших, говорит, надо еще пуще опасаться. Но все это уже бесплатно – не хвороба ведь, а зараза гебешная… «Какое счастье, – благодушествовал Федор Андреевич, – сидеть вот так в дружном трудовом коллективе и обсуждать насущные рабочие проблемы». – Есть одна насущная проблема, – возвысил голос Алексей Иванович. – Если мы будем продолжать с той же скоростью, то совсем скоро… – Алексей Иванович никак не мог вспомнить что-то важное, о чем хотел рассказать друзьям, и потому говорил, замирая вдруг в ожидании, не вспомнится ли, чего такого он берег для рассказа… – Не боись, не последнее, – успокоил его и всех остальных Григорий. – Ну коли так… – Успокоенный Степаныч разлил очередную порцию. – Тогда за усе хорошее и каб усем было хорошо! «А совсем было бы хорошо, – мечтал еще более благостный Федор Андреевич, – если бы с нами за этим столом сидели еще Ильич с капитаном и пили этот мутный напиток за ясную и добрую жизнь. И хорошо было бы, чтобы капитан-физрук перестал быть капитаном, а остался только физруком. Ведь у парня явные способности к работе с детьми. Собрал бы школьную команду, завоевал медали на областной спартакиаде. Чего плохого?.. Ничего плохого, кроме хорошего…» * * * «А может, и вправду остаться здесь, – думал Недомерок, – учить детей, жить здоровой жизнью…» – Он глядел в окно, а за его спиной Йефов класс натужно вспоминал, чего такого рассказывал Йеф о демонстрациях… Страшный лес вокруг школы весь день притворялся безопасным и даже добрым, чтобы ночью опять превратиться в заколдованную чащу. Махан смотрел на этот волшебный лес и тосковал. Он не знал, что тоскует, потому что не знал этого слова, – он чувствовал какую-то сквозную дыру внутри, а через эту дыру улетало из него все радостное, что только ни появлялось. Он знал о сегодняшнем происшествии с Угучем и понимал, что полностью победил жиденыша Данилу, но и это его не радовало – все усвистывало через ту же дыру под сердцем. И зачем ему эта победа? Теперь Данька не будет вместе с ними лазать по лесу и ничего не расскажет о пещерах, в которых прячутся гномы, не остережет от драконовых нор, не научит блукать, чтобы не заблудиться… Лучше бы все по-ранешнему, но Махан уже вырос из своих бывших детских верований, что можно вернуться во вчера. Ничего нельзя вернуть и никуда нельзя вернуться. |