Книга По ту сторону, страница 44 – Инга Андрианова

В ответ я только махнула рукой:

— Выписывайте, я куплю.

Случилось то, о чем предупреждала врач. В аптеке заявили, что ничем помочь не могут, но под давлением набрали номер и выяснили адрес. Я подняла воротник, обмоталась шарфом и нырнула в метель…

Час спустя, я вышла из аптеки, обнимая заветный пакет. Порыв ветра жиганул меня сотней иголок, лицо тут же намокло и защипало. Я подошла к обочине и вытянула руку. Машины одна за другой пролетели мимо и скрылись за белесой пеленой. Потом дорога опустела, даже автобусы куда-то подевались. Я закрыла глаза: бессонные ночи, напряжение и усталость сплелись в один мохнатый ком, и ком этот рухнул мне на голову. Я пошатнулась и машинально вскинула руку.

— Куда вам? — донеслось из темноты.

Я с трудом разлепила замерзшие губы:

— Октябрьское поле. Прошу, довезите!

— Ну, что с вами делать, садитесь!

Дома было тепло, пахло жареной картошкой. Я сбросила пальто, прошла в ванную, подставила руки под теплую струю. Защипало фаланги, заныли суставы. Я наклонилась над раковиной, сполоснула лицо, а когда поднялась, обнаружила в зеркале мать. Та стояла в дверях, испуганная, бледная как мел:

— Алису рвет. Что будем делать?

— Лекарства в пакете, но при рвоте они бесполезны, — я шумно выдохнула, подошла к телефону, — Придется вызывать 03.

Алиса забралась ко мне на колени и, кажется, задремала, но при виде врача захныкала и заметалась. Все снова закончилось рвотой, переходящей в безудержный плач. Врач осмотрела Алису и мрачно констатировала:

— Нужно ехать в больницу. Собирайте ребенка!

Мое сердце оборвалось.

— Это действительно необходимо?

— Можете остаться дома на свой страх и риск, — серьезно ответила врач, — но я бы не советовала.

— Что с нами?

— Диагноз поставят в стационаре. Думаю, острое отравление.

— Исключено, — отрезала я.

— Так вы отказываетесь ехать?

— Нет, нет, мы едем, — сказала я и побежала за вещами.

В отделении было темно, дежурные лампы светили вполнакала, где-то плакал ребенок. Сестра толкнула дверь, пропуская нас внутрь. Щелкнул выключатель и палата осветилась желтым светом: высокий пеленальный столик, две детские кроватки, две панцирные койки, две обшарпанные тумбочки, притулившиеся к стене.

— Мы что, одни в палате? — я оглядела голые матрасы, пустые тумбочки.

— Сегодня одни, — ответила сестра, — Сейчас вам принесут белье.

Я бросила сумку на кровать и принялась распаковывать Алису. Открылась дверь, и в палату вошла усталая женщина с комплектом белья.

— Хотите сухое?

— Сухое?

— Ну да, — она подняла на меня тяжелый взгляд, — Хотите спать на сухой простыни?

— Хочу.

Она положила комплект на кровать, покосилась на дверь и зашептала мне в самое ухо:

— Договоримся после обхода.

Я нахмурилась:

— А где белье для ребенка?

— А ты не видишь, что ребенку постелено? — она по-хозяйски оглядела палату и запела до боли знакомую песнь, — Убираться будешь сама, горшок выносить — тоже. Питания на тебя нету, здесь кормят только детей.

Снаружи началось движение, и нянечка заспешила на выход. Она угодливо придержала дверь, пропуская врача, и выскользнула в коридор.

В палату вошел худощавый мужчина с высокими скулами и восточным разрезом глаз.

— Рассказывайте! — коротко приказал он и начал осмотр измотанного в конец ребенка.

Алису тут же вырвало, и я кинулась менять пеленку.

Живот у Алисы надулся как шарик, и любое движение вызывало резкую боль. Во время осмотра Алиса судорожно дрыгала ножками, металась и плакала, а доктор все мял ее несчастный живот. Наконец, он оставил ребенка в покое, задал несколько общих вопросов и направился к двери.

Я поймала его на пороге:

— Что скажете, доктор?

— Сейчас к вам подойдет сестра.

— А мне-то что делать?

— Гладьте живот по часовой стрелке.

— По часовой стрелке, — рассеянно повторила я, — серьезное лечение…

Ночью я поила Алису мутными растворами и гладила ей живот, пока мы обе не провалились в забытье: одна в изнеможении, другая от усталости.

За дверью послышался грохот тележек, и я поняла, что наступило утро. Алиса потянулась ко мне и заплакала.

— Пить, мама, пить! — сквозь слезы попросила она, и тут же уронила головку — начался новый приступ.

Так она и лежала у меня на плече, пока конвульсии не стихли, а измотанное тельце не обмякло в моих руках.

Я положила Алису в кровать и побежала на пост.

— Мне нужен врач, ребенку стало хуже! Ваши растворы не помогают!

— Дежурный врач ушел домой.

— Как ушел? Не осмотрев нас?

— Скоро начнется обход, вас посмотрят.

— И сколько ждать вашего обхода?

— Идите в палату, к вам придет лечащий врач.

— Вы, наверное, не поняли, моему ребенку плохо, ему нужна помощь.

— Здесь всем нужна помощь… — начала сестра.

— Так, эту песню я слышу каждый раз, когда переступаю порог чертовой советской медицины. Где заведующий отделением?

— Чего вы раскричались? — отшатнулась сестра.

— Я, вашу мать, еще не раскричалась! Вы бросили ребенка, у которого скоро начнется обезвоживание. По вашей милости моя годовалая дочь больше не держит головку! Если с ней что-то случится, я вас всех засужу! — и, ударив рукой по столу, я зашагала в обратно палату.

Алиса лежала в кровати и тихо стонала. Я подняла ее на руки и нервно зашагала взад — вперед. Сквозь стук крови в ушах я расслышала голоса делегации и поняла, что не зря пригрозила судом! И еще пожалела, что не делала этого раньше, всякий раз, когда порождениям адова строя приходило на ум оскорблять меня, топтать и мучить.

Двое мужчин остановились в дверях, пропуская вперед элегантную даму. Уверенной поступью дама прошлась по палате, оглядела меня с головы до ног и произнесла учительским тоном:

— Это вы тут грозитесь судом?

Я прижала Алису к себе, и она содрогнулась от спазма:

— Ни один суд не спасет моего ребенка. Я надеялась, это сделают врачи.

— Врачи это сделают, а я возьму ваш случай под контроль, — тон вошедшей немного смягчился, — Разденьте девочку — мне нужно ее осмотреть.

В очередной раз я уложила Алису на стол, склонилась над ней в позе скорбного обездвиживателя и привычно запела анамнез.