Онлайн книга «Танцующая на ветру»
|
– Можно и так сказать. – Смущает? Или подбивает на что-то? – поинтересовался отец Андрей. – По-разному бывает. Издевается, маразм какой-то говорит. То, что мне самой в голову бы не пришло. Раньше это наоборот умный человек был, а теперь… – Просто сущность свою наконец показал, – кивнул священник. – Ты пост соблюдаешь? Я усмехнулась: – Да. У меня постоянно пост. Отец Андрей остановился. Я думала, что он сейчас будет читать мне наставления о том, что я несерьезно отношусь к церковным установлениям, а мы, оказывается, пришли. Я увидела небольшой памятник, сейчас засыпанный снегом, но и сквозь снег было видно, что он разрисован граффити. Отец Андрей утоптал площадку вокруг памятника. У меня был уже полный сапог снега, тот, что с утра до конца разорвался, но я говорить ничего не стала. Все равно уже промокла. Пакетики я сегодня надевать не стала, не до пакетиков мне было с утра у Маши. Памятник был в форме креста, простого, на нем как будто была надета каска, пробитая или проржавевшая в двух местах. Я подошла поближе. Отец Андрей достал из сумки небольшую лопатку, стал очищать снег по бокам. – Давайте я помогу, – сказала я. – Хорошо, возьми, – священник протянул мне лопатку, красивую, с ярко-оранжевой рукояткой, сбоку было написано что-то по-немецки. – А я пока отмою безобразие… Теплой воды взял… – Он вытащил из сумки бутылку с прозрачной, остро пахнущей жидкостью, и рулон тонких белых тряпок, ловко отмотал тряпку, стал отмывать буквы. И я увидела, что на темно-сером камне были выбиты и бронзовой краской прочерчены имена: Franz, Kurt, Gerhardt. Франц, Курт, Герхардт… Там были фамилии и дата – только год – 1942. Я опустила лопату, молча смотрела, как аккуратно отец Андрей оттирает последние следы граффити. – Там вот сбоку подчисть, – кивнул он. – Раз уж все равно пришли. Я зимой-то не прихожу сюда. Разрисовали давно, осенью еще, но распутица была, не проедешь, застрять можно было, всё ждал, когда хорошенько подморозит. Руся, что ты застыла? Чисть снег. Да обратно уже пора. Служба в пять. – Я не буду чистить снег, – сказала я. – Устала? – улыбнулся отец Андрей. – Давай мне лопату. Ототри вот здесь. – И оттирать не буду. – Я понял. Хорошо, подожди тогда меня, я быстро закончу, обратно поедем. Хотя ты зря так. Священник вытер остатки краски, еще протер весь памятник снегом, каждую буковку, быстро, ловко, лопаткой отгреб со всех сторон снег и притоптал его. – А если опять придут? – спросила я. – Кто? – Он поднял на меня глаза. – С баллончиками и испортят памятник. – Я второй раз его устанавливаю. Уже ломали даже, не только закрашивали. Испортят – поправим. Сломают – снова поставим. – Это принцип такой? – спросила я. Отец Андрей положил все в сумку, размашисто перекрестился и, похлопав меня по плечу, первым пошел обратно по тропинке. – Принцип у нас один, Руся. Господь всех любит и учит нас любить. Вот наш, как ты выражаешься, принцип. Мы молча дошли до машины, молча в нее сели, молча поехали. – Смотри! – воскликнул отец Андрей и показал мне куда-то в сторону от дороги. Я увидела темно-рыжего зверька, быстро проскочившего через дорогу. – Лиса? – ахнула я. – Да. Дикие у нас здесь места. И люди дикие. Вандалы. – Вандалы против вандалов, – негромко проговорила я. Отец Андрей усмехнулся: – А пришла ко мне два года назад такая наивная девочка. – Я читаю много. – Фэнтези? – Нет, русскую классику. – И что, там не написано, что надо любить и прощать? – Не врагов же. – А кого? Друзей мы и так любим. Себя больше всех любим. И всегда прощаем. Ведь так? – Нет, не всегда. – Ты пытаешься сама открыть давно открытые законы. Приди, поучись, послушай. Жить станет легче и проще. – Мне не тяжело живется. – Потому что закрываешь глаза на что-то. – Не знаю… Стало темнеть, и отец Андрей поехал быстрее. Машину немного заносило, дорога была плохо уезжена, он напряженно смотрел вперед, я не стала больше ничего говорить, чтобы его не отвлекать, хотя мне очень хотелось спросить о памятнике. Через некоторое время, когда мы выехали на шоссе, он заговорил сам: – Там был деревянный березовый крест и каска сверху надета. Много лет вокруг были поля, сеяли рожь, трактористы обходили этот крест. Никто за ним не ухаживал, но и не сносили его. Я памятник заказал такой же, только из камня. – Как странно… – Что именно? – Но ведь эти немецкие солдаты или офицеры воевали против тех людей, которые жили на этой земле. А они не срыли их могилу. Кто-то ведь сделал им крест… – Сделал. – Почему? Почему вы ходите туда? – Потому что, Руся… – Священник с неодобрением покачал головой, потому что нас на бешеной скорости обогнал красный автомобиль с черной крышей, ловкий и красивый. – Потому что есть абсолютное добро, и добро это – Бог. Оно не зависит от того, что ты лично делал, кто ты – коммунист, фашист… Понимаешь? – Нет. – Хорошо, постараюсь объяснить. – Вы говорите как священник, я не понимаю. – А как ты хочешь, чтобы я говорил? – засмеялся отец Андрей. – Как человек. – Священник – не человек для тебя? – Человек, но другой. Вы говорите на другом языке. – Постарайся выучить этот язык, иначе тебе трудно будет жить. – Можно вообще не ходить в церковь. И верить в Бога. – Ой-ой-ой, на опасный путь ступаешь, Руся. – Графа Толстого за это отлучили от церкви? – Руся… – Отец Андрей коротко погладил меня по руке. – Не ерепенься. При чем тут ты и граф Толстой? – Он тоже был против церкви как организации. – А ты против церкви? – Н-нет… – Я сама не знаю, почему я вдруг заговорила о Толстом. – Пойми, если человек отказывается от той церкви, которая существует, он неизбежно приходит к своей собственной. Организует молельный дом – пусть даже для себя одного. – А это плохо? – Плохо. Но мы говорили о могилах немецких солдат. Ты думаешь, ты одна, кто не принимает моего отношения? В основном все относятся, как ты. Бабушки вон приходили, плакали. Они Бога любят, и меня любят, и службы мои любят, а памятник требуют снести. И могилу с землей сравнять. |