Книга Ледоход и подснежники (сборник), страница 37 – Галина Смирнова

Скрипка то взрывалась, разбиваясь на осколки, то томилась тоскливо, щемяще, то обжигала ожиданием, давая надежду, но вот финал и последний аккорд.

Ольга Сергеевна не заметила, как парень со скрипкой исчез.

– Петровско-Разумовская, – объявили по радио.

«Еле успела, – подумала Ольга Сергеевна, выбежав из вагона на перрон. – Может быть, это был сон?»

Она огляделась: на заснеженной станции под стук колёс ветер и метель танцевали танго.

Oh, how I love The Last Waltz Humperdinck!

No, no, I do not see a tall, bright room and a beautiful couple in the whirlwind of the waltz, not at all, but I see the Black Sea, jellyfish near the shore, a pebbly beach, seagulls at the stern of the ship… How long, how long ago it was! And I see a train coming along the coast early in the morning…

Ах, как я люблю «Последний вальс» Хампердинка!

Нет, нет, я вижу не высокий светлый зал и красивую пару в вихре вальса, совсем нет, но я вижу Чёрное море, медузы у берега, пляж с галькой, чайки за кормой корабля… Как давно, как давно это было! И я вижу поезд, идущий вдоль берега моря рано утром…

Рано утром я встала, подошла к окну поезда «Москва – Адлер» и ахнула…

Мы летели в бесконечности, ни неба, ни земли, ни звёзд, ни луны, ни солнца, ни единой точки, чтобы зацепиться взгляду – ничего, только дымка вокруг, как в невесомости. Я стояла и смотрела долго, как заворожённая.

Но постепенно вдали, как акварельные краски на картине, стали появляться сначала чуть заметно, потом всё ярче, берег моря и кусочек полотна железной дороги, и я увидела на повороте первые вагоны нашего поезда, идущего по самому краю берега, так что земли не видно совсем, а море и небо слились воедино – только небо и море.

В тот год мамина близкая подруга тётя Катя устроилась на лето администратором на базу отдыха от МИСиС – Московского института стали и сплавов, расположенную около Пицунды.

Она пригласила нас, и мы поехали. У мамочки был большой отпуск, почти полтора месяца, а у меня каникулы после первого курса медицинского института.

Жили в небольшой комнатке тёти Кати, спали на раскладушках, ели в студенческой столовой.

В первый день было облачно, но я умудрилась сгореть так, что неделю потом прикрывала плечи платком.

Море, где я была впервые, показалось мне таким солёным, что думала, не смогу плавать, однако, привыкла.

Галька на берегу тоже была удивительна после наших подмосковных золотых песчаных пляжей у лесных речек.

База отдыха находилась в ущелье, по которому с гор текла в Чёрное море река Ряпша. Ходили на почту и в магазин в Пицунду пешком, проходя небольшое село, по единственной улице которого бегали, вернее, носились удивительные создания – небольшие, тощие, серые, с длинными ногами.

Я их сначала приняла за диковинную породу собак, оказалось, это свиньи такие.

Однажды, возвращаясь из Пицунды, шли берегом моря, где после шторма было так много медуз, что вода была похожа на кисель, и войти в неё я боялась. А два местных жителя, стоя по пояс в море, брали на наших глазах в руки охапку медуз из воды и растирались ими, как мочалкой.

Пройдя дальше, увидели маленького дельфина, выброшенного на берег штормом, ватага местных мальчишек волокла его в море.

Вдоль берегов Ряпши тянулись лиственные перелески, заполненные незнакомыми для меня деревьями, но больше всего поразила ежевика. К тому времени она уже поспела, была фиолетово-синяя, почти чёрная, крупная, сладкая и вкусная. Однажды, сразу после ливня с градом я вошла в лес и увидела на иссиня-чёрных спелых ягодах ежевики крупные прозрачные градины, похожие на драгоценные камни. Жаль, не было тогда у нас таких фотоаппаратов, как сейчас!

Как-то в один из первых дней того незабываемого отдыха по громкому радио на пляже включили необыкновенную песню в ритме вальса на английском. Музыка была такая чарующая, баритон певца околдовывал, а слова… часть слов я понимала, об остальных догадывалась.

Радистом нашей базы отдыха был мужчина, казавшийся мне непостижимо взрослым, на самом деле, как потом я узнала, ему было лет тридцать-тридцать пять. Но мне, скромной восемнадцатилетней девушке, он казался, если не старым, то довольно древним.

В столовой радист сидел недалеко от меня и мамы, и как-то я осмелилась и сказала, как мне нравится та песня-вальс на английском, которую иногда слышу на пляже.

Он сказал имя певца и название песни – Энгельберт Хампердинк «Последний вальс».

И после этого разговора «Последний вальс» стал звучать буквально каждый день, мы просыпались и засыпали, слыша по радио:

Не знаю, как радист узнал день нашего с мамой отъезда, но он сам подошёл ко мне, протянул кассету с записью Хампердинка и сказал: «Тебе на память».

На что я ответила: «Спасибо, но как же вы? Осталась у вас запись?»

И получила ответ: «Да, осталась».

Конечно, я называла его на «вы», я была худенькой загорелой девчонкой в ситцевом платье, отдыхающая с мамой, а он взрослый мужчина.

Мы уезжали довольные, загорелые, полные впечатлений от природы, моря, от экскурсий.

В начале осени мы были в гостях у тёти Кати, она уже вернулась из Пицунды и случайно сказала:

– Удивительно, но после вашего отъезда ни разу не звучал по радио «Последний вальс». Девушки неоднократно подходили к радисту, просили включить, но он сказал, что потерял ленту с записью.

А я промолчала о своей кассете… почему-то.

Sometimes… only sometimes I see a tall, white room and a dancing couple in the middle… she is dressed in a bright, airy dress, he is simply a dark suit… they dance the waltz… but, It’s just my dream.

Иногда… только иногда я вижу высокий белый зал и танцующую пару в центре… на ней светлое воздушное платье, он в строгом тёмном костюме… они танцуют вальс… но это только мой сон.