Онлайн книга «Дитя Всех святых: Перстень с волком»
|
— Никто не имеет права выбирать себе смерть! Тебя обуяла гордыня, она властвует в твоей душе. Жан рассеянно смотрел на него. Казалось, мысли его витают где-то далеко. — Первый священник, которого я попросил меня благословить, тоже сказал: «Твоя душа слишком сильна…» Это было очень давно, во время другой чумы. Великой чумы. — Чего же ждешь ты от моего благословения? Ты ведь не надеешься на прощение Божие и не боишься его кары! — Мне нужен только жест, отец мой. — И что будет означать этот жест? — Что вы не проклинаете меня. Что вы, возможно, любите меня. Видно было, что кардинал очень взволнован. Он благословил Жана, тот поднялся, занял свое место в процессии и молча пустился в путь. Его крестный шел рядом с ним, между монахами, несущими факелы. Франсуа замыкал шествие. Ему было дурно, и то, что он находился рядом с братом, лишь усиливало его страдания. Мост Сен-Бенезе был недалеко. Они достигли его за несколько минут. Стража, состоящая из тридцати солдат, находилась, разумеется, на своем посту. При виде монахов и епископа командующий охранниками сержант разинул рот от удивления. — Ваше преосвященство! Великий исповедник приблизился к нему. — Епископ Бергамский идет причащать больных чумой. Пропустите его. — Но если он перейдет через мост, то не сможет вернуться обратно! — Он не вернется. Сержант, как и все солдаты, испытывал безграничное уважение к епископу. Если бы речь шла о каком-нибудь другом священнике, возможно, он и пропустил бы его, но святого Жана Златоуста — нет! Того, кто обучал их детей, кто преподавал последнее утешение умирающим, — нет!.. Командир стражи решил укрыться за инструкциями. — Я сожалею, ваше святейшество, но без приказа командования я ничего не решаю. Шествие остановилось у входа на мост, перед двойным оцеплением. Окруженный четырьмя священниками с факелами, Жан ждал, дрожа на ночном ветру. Франсуа выступил из мрака. Брат повернул к нему голову, и они безмолвно обменялись взглядами. Франсуа знал, какого решения от него ждут. Это не было изощренной жестокостью судьбы, просто именно так все и должно было произойти. Он, и только он, собственной рукой, обязан послать брата на смерть. На ту смерть, которую тот выбрал для себя сам. Таким образом, Франсуа примет его наследие, наследие матери и всех волков. Он сжал в руке перстень, словно прося у него поддержки и мужества. Да, мужества. Ему предстоит сделать первый шаг на черную сторону своего герба. Франсуа приблизился к сержанту. — Вы узнаете меня? — Да, монсеньор. — Я ваш командир, не так ли? — Да, монсеньор. — В таком случае я приказываю вам пропустить епископа Бергамского и его людей. Жан ничего не сказал, но взгляд его выражал признательность и даже восхищение. Он отвернулся и запел «Mise— rere». Никогда еще его голос не звучал так красиво. Возвышенные напевы казались небесными, почти ангельскими. — Miserere mei, Deus, secundum magnam misericordiam tuam. И пятеро священников ответили ему: — Et secundum multitudinen miserationum tuarum, dele iniquitatem meam [17]. Их строгие голоса были так не похожи на звенящий голос солиста… Солдаты опустились на колени. Все плакали, в то время как епископ благословлял их. В памяти Франсуа возникли другие плачущие солдаты: это было в минуту смерти дю Геклена и вызванной ею скорби. Пока процессия стояла рядом со стражей, взгляд Франсуа скользил по Сен-Бенезе. Мост был освещен по обеим сторонам равномерно расставленными факелами, так что никто не мог пройти по нему незамеченным. В первой его трети над правой аркой возвышалась небольшая часовня Сен-Никола, а позади нее было воздвигнуто заграждение. Оно и обозначало границу, которую не имели права пересечь зачумленные. Епископ и священники вновь пустились в путь, распевая стихи псалма. — Amplius lava me ab iniquitate mea et a peccato meo munda me [18]. — Quoniam inquitatem meam ego congosco et peccatum meum contra me est simper [19]. Франсуа побежал за ними: — Жан, ларчик не пуст! Я любил, когда был слепым! Я любил, слышишь? Он тоже упал на колени. Его душили рыдания. — Бог существует, Жан. Он почувствовал руку на плече: это был великий исповедник. — Разве подобные вещи говорят епископу? — Но, ваше преосвященство, он не… — Знаю. Но я знаю также, что сейчас он выполняет волю Господа, даже если и сам не осознает этого… Смотрите! Процессия, продолжая распевать, остановилась перед часовней Сен-Никола. На другой стороне моста появился какой-то силуэт, закутанный в плащ. Мужчина или женщина? С точностью определить было невозможно. Да это и не имело значения: там стоял больной, умирающий, который услышал божественное пение. Остановка епископа и священников перед часовней была долгой. При каждом куплете все новые силуэты появлялись за заграждением. На этот раз разглядеть их было легче: опирающиеся на палку старики, женщины с детьми на руках… Вильнев-лез-Авиньон пробудился и спешил сюда. Нет, святейший отец не покинул их! Он посылает им Бога в лице этого епископа и священников, которые согласились разделить их страдания и смерть. Miserere закончилось. Процессия подошла к заграждению. Зачумленные открыли его и закрыли вновь. Все еще стоя на коленях, Франсуа прошептал: — Жан! Митра и жезл стали неразличимы, их поглотили силуэты на мосту. Все было кончено… Великий исповедник, оставшийся с этой стороны, велел Франсуа подняться. — Идемте, сын мой! Вы подверглись тяжкому испытанию. Ибо я предполагаю, что перед смертью брат открыл вам все. — Вы знаете? — Я знаю, что он рассказал о вас Иннокентию VI, затем Клементу VII. Герб вашего рода, «раскроенный на пасти и песок», перстень со львом и перстень с волком, дело, которое вы должны исполнить во вторую половину своей жизни… Я знаю все. У Франсуа перехватило дыхание. Два Папы! Жан говорил о нем с двумя Папами, которые еще задолго до него самого узнали наиболее сокровенные его тайны! Франсуа был потрясен до глубины души. За последние несколько часов на его плечи опустилась неподъемная ноша откровений и страдания. Он пошатнулся и чуть было не потерял равновесие. |