Книга Все ради любви, страница 41 – Элис Петерсон

Мой телефон звонит, отрывая меня от воспоминаний.

– Привет, это Марина.

Услышав ее голос, я вздрагиваю.

– Ой, здравствуйте, с вами говорит Дженьюэри.

– Он здесь? Я не могу до него дозвониться.

Я смотрю на красную кнопку.

– Боюсь, что прямо сейчас ваш муж разговаривает с кем-то еще. Сказать, чтобы перезвонил?

– Да. Это важно, – отвечает она и вешает трубку. Они хорошо подходят друг другу. Дома Уорд и его жена, наверное, только и делают, что ругаются. Наверное, он ей никогда договорить не дает.

Я вижу, что Уорд закончил говорить по телефону, и уже собираюсь было передать ему про звонок жены, но затем замечаю на своем столе брошюру, которую мне нужно с ним согласовать, поэтому решаю зайти к нему в офис.

– Простите, – одними губами произношу я, попятившись назад, когда понимаю, что Уорд снова говорит по телефону, но он смотрит на брошюру и просит меня остаться.

– Я все понимаю, миссис Харман. «Баркер и Гулдинг» тоже хорошая компания.

Мое сердце екает. Боюсь, Спенсер выиграл сделку по поводу Ситтингборн-Парка.

– Так много событий… Нет, я понимаю, вы не можете принять решение без мужа.

Так. Возможно, мы еще не проиграли сделку.

Уорд откашливается.

– Если есть что-нибудь еще, что мы можем сделать, обязательно скажите. Мы будем рады представлять ваши интересы, и лето – прекрасный момент, чтобы продать дом.

Я подбегаю к столу Уорда, хватаю ручку и начинаю писать в его блокноте, потому что из всего того, на чем можно писать, мне под руку подворачивается именно он.

– Конечно, миссис Харман, – говорит Уорд, – звоните обязательно.

Я пихаю его, суя ему под нос записку: «СКАЖИ ЕЙ, что пчелиные орхидеи особенно прекрасны в июне!!!»

Уорд читает. Смущенно.

– Скажу напоследок. В июне у вас зацветут пчелиные орхидеи, и можно сделать потрясающие снимки.

Повисает долгая пауза, и я записываю еще одну мысль.

– Да, я тоже садовод-любитель.

Прочитав мою следующую записку, Уорд смотрит на меня с недоверием.

– СКАЖИ! – одними губами прошу я.

– И иван-чай тоже красив в это время года, и…

– СКАЖИ!

– …и шахматный рябчик… – добавляет Уорд.

И глядит на меня с тревогой. Я поднимаю вверх большие пальцы. Уорд расслабляется, говоря:

– Моя мать их выращивала, миссис Харман. Неизгладимое впечатление… Да!

Он смеется.

– Единственное хорошее…

Длинная пауза. Уорд хватает ручку и строчит что-то в блокноте.

– В самом деле? Нет, я уверен, ваш муж не будет против. Такие решения обычно принимает моя жена. Миссис Харман, вы не пожалеете. Равно как и ваш муж.

Он кладет трубку. Смотрит на меня, и на лице его появляется улыбка.

– Ты прекрасна, Дженьюэри Уайлд, – говорит он. И только тут я понимаю, что Уорд обладает некоей силой. Может быть, я не всегда к нему хорошо отношусь, но мне не все равно, что он обо мне думает, и сейчас я чувствую себя так, как будто только что выиграла «Оскар».

– Надень пальто, – приказывает Уорд. – Нечасто у нас так хорошо идут дела.

Уорд набрасывает куртку и спускается вниз, объявив, что все мы отправляемся в бар.

– Дженьюэри только что получила дом в Ситтингборне.

– Обычно первая рюмка – за счет босса, – щебечет Надин, прихватив свою куртку и сумочку – она ведет себя так, словно сегодня ей должны выплатить жалованье.

– За «Шервудс», – провозглашает Уорд, подняв кружку пива.

Мы поднимаем бокалы, рассевшись за столиком в углу в ближайшем к нам пабе, который в это время суток почти пуст. Обстановка здесь старомодная – на полу потрепанный ковер, стены окрашены в горчичный цвет, барная стойка из красного дерева. Тут довольно темно, даже в такой летний день.

– За Дженьюэри, – добавляет Уорд, глядя мне в глаза. – И за пчелиные орхидеи, и за иван-чай.

– За пчелиные орхидеи и за иван-чай, – повторяем мы все, и посетители паба смотрят на нас искоса.

– Знаете, что во всем этом самое шикарное? – спрашивает Уорд. – То, что дом не достался «Баркер и Гулдинг».

Мы чокаемся. Спад лает и пытается запрыгнуть мне на колени, желая участвовать в действе. Я беру его на руки и сажаю к себе на одно колено, а Надин гладит его по спинке и чешет за ушком.

– Давайте посмотрим правде в глаза. Единственное, что имеет значение, – обскакать наших конкурентов, – продолжает Уорд. Он явно имеет в виду Спенсера.

Мы еще раз чокаемся и чувствуем оживление, как бы торопясь почувствовать ту самую гонку за лучшей ценой. Мы уже давно не получали таких выгодных сделок, как с Ситтингборн-Парком. Мне сразу вспомнились старые добрые времена с Джереми, когда мы чаще одерживали победу, чем теряли сделки. Во многих отношениях то, что случилось сегодня, случилось благодаря Джереми. Он всегда говорил, что продажа дома – это не только факты, цифры и процент. Тут главное – сыграть на чувствах хозяина. Если знаешь породу собаки своего потенциального клиента или марку его любимого автомобиля, он становится для тебя куда более интересным. У вас вдруг возникает связь, как случилось с Уордом и миссис Харман, разве что только я чуть-чуть этому помогла.

Мы пропускаем еще по паре кружек, и рабочий день подходит к концу. Люси встречается со своим бойфрендом в городе; Грэм уезжает в Паддингтон. Надин живет в Восточном Лондоне, так что мы с Уордом возвращаемся на такси вместе, и Спад сидит на полу между нами, наблюдая за каждым нашим движением. Уорд ослабляет узел своего галстука.

– Что такое этот рябчик шахматный? На что он похож? Мне стоит, пожалуй, разузнать, как он выглядит, пока миссис Харман меня не раскусила.

Я показываю ему фотографию в своем телефоне – маленькие цветы, свешивающиеся вниз, словно колокольчики.

– Ага, лепестки похожи на змеиную шкурку, – подмечает Уорд.

– Большинство цветов распускаются весной, но эти я всегда видела в Ситтингборн-Парке летом. Моя бабушка обожала цветы.

Уорд смотрит на картинку сосредоточенно.

– Ну да, а лепестки как будто шахматная доска.

– Ага. Их название происходит от латинского слова fritillus, что в переводе означает «коробочка для игральных костей».

Я замолкаю, поняв, что речь моя уж очень напоминает бабулину.

Уорд удивлен:

– Ну ты и хвастунья. Твоя бабушка так всегда разговаривает?

– Да. Разговаривала.

– Прости.

– Она меня воспитывала. Мои родители погибли, когда я была маленькой.