Онлайн книга «Зона интересов»
|
– Не знаю. – Две с половиной тысячи. Обитатели некоторых польских гетто получают три сотни. Это медленная казнь. В Шталаге – восемьсот. Здесь самые везучие получают одиннадцать сотен. Одиннадцать – плюс каторжный труд. Могу вам сказать: при рационе в одиннадцать сотен калорий и тяжелом труде рабочий теряет около трех кило в неделю. Дальше считайте сами. Мы должны дать им стимул, господин Томсен. – Это какой же? Они знают, что их привезли сюда умирать, господин Беркль. Он прищурился и сказал: – Вы слышали о Шмуле? – Конечно. – Каковы его стимулы? Я перекрестил ноги. Старина Фритурик начинал внушать мне некоторое уважение. – Прошу вас, – сказал он. – Мысленный эксперимент. Мы производим скрупулезный отбор и создаем ядро из, скажем, двадцати пяти сотен рабочих. Перестаем избивать их. Перестаем требовать, чтобы они передвигались бегом, unverzüglich, unverzüglich [41] – обходимся без этих кошмарных пробежек едва держащихся на ногах людей. Мы даем им достойные – в разумных пределах – жилье и количество пищи. И они работают. Как работает Шмуль. Безотказно сотрудничают с нами. – Он поднял перед собой руки ладонями ко мне. – Их стимулами будут полный желудок и ночной покой. – Что думает об этом доктор Зидиг? – Я смогу заручиться его поддержкой. – А Долль? – Долль? Долль пустое место. Нам придется попотеть, однако я думаю, что мы двое, я и Свитберт, сможем склонить на свою сторону Совет директоров. И тогда сам Макс Фауст доложит о моей идее наверх. – Наверх. Вам никогда не удастся убедить Рейхсфюрера. – Я имею в виду не Рейхсфюрера. – А кого вы имеете в виду? Не Рейхсмаршала же. – Конечно, нет. Я имею в виду Рейхсляйтера. Рейхсфюрером был Гиммлер, Рейхсмаршалом – Геринг, Рейхсляйтером – Борман. – Ну что, господин Томсен? По моему твердому убеждению, осуществление предложений Беркля повысило бы производительность «Буны» на двести-триста процентов, если не больше. Я вежливо кашлянул (словно напоминая ему о моем присутствии) и сказал: – При всем моем уважении, боюсь, вы кое-чего не понимаете. Позвольте мне… В дверь постучали, затем в кабинет просунулась голова секретаря Беркля (не секретарши), украшенная вялой извиняющейся улыбкой: – Он ждет снаружи, мой господин. – Проклятье! – Беркль встал. – Сможете уделить мне еще час утром в понедельник? Вы не поверите, Томсен, – мне самому верится в это с трудом. Вольфрам Прюфер пригласил меня поохотиться. В России. На оленей. * * * За периметром «Буна-Верке», примерно в километре от нее, находились два лагеря британских военнопленных. Между ними зиял распахнутыми дверьми грузовой склад, заваленный досками, лестницами, грудами кирпичей и бревнами. У одной из дверных створок я заметил лагерника, широкоплечего офицера в стеганой шинели и, подумать только, кожаных сапогах; он украдкой отдыхал, привалившись к поставленной на попа тачке. Я уже много раз видел его. – Правь, Британика, – крикнул я. – Никогда, никогда, никогда англичанин… – Правь, Британия. Никогда, никогда, никогда англичанин не будет рабом. А теперь посмотрите на меня. – Где вас взяли в плен? – В Ливии. – Говорят, англичане любят цветы. Вы любите? – Цветы – это неплохо. Ничего против них не имею. Забавно, я только что вспоминал о жимолости. – Вам нравится жимолость? – Это цветок. Но также и марка сигарет. Об этой «жимолости» я и думал. – «Жимолость». Не знаю таких. А «Флотские» вам по душе? – «Флотские». Весьма. – А «Игроки»? – Тоже недурны. – Ваше имя? – Буллард. Капитан Роланд Буллард. А ваше? – Томсен. Лейтенант Ангелюс Томсен. Надеюсь, мой английский не слишком хромает. – Сойдет. – Я принесу вам «Игроков» или «Флотских». Принесу их вчера. – Вы уже приносили их завтра. Я пошел дальше и шел десять минут, а затем обернулся. Размерами «Буна-Верке» походила на город. Вроде Магнитогорска в СССР. Это будет самая большая и самая передовая фабрика Европы. Когда она заработает в полную силу, сказал Беркль, электричества ей понадобится больше, чем Берлину. С точки зрения руководства Рейха, «Буна» обещает дать нам не просто синтетическую резину и синтетическое топливо. Она обещает дать автаркию, а автаркия, считает руководство, определит исход войны. * * * Ранний вечер в вестибюле (он же бар) Офицерского клуба: кушетки, кресла, кофейные столики, добытые два года назад, когда мы изгоняли из Старого Города десять тысяч евреев и славян; недурной кухонный буфет, заставленный бутылками вина и напитков покрепче, чашами фруктов, цветами; слуги из заключенных – в белых халатах поверх одежды из матрасной ткани; всякого рода лейтенанты и капитаны, пребывавшие либо на ранних стадиях опьянения, либо на поздних – похмелья; шумные гостьи – девушки из вспомогательного состава, старшие надзирательницы, в том числе Ильза Грезе и ее новая пятнадцатилетняя протеже, веснушчатая Хедвиг, с убранными под пилотку косичками. Здесь можно было поесть, не проходя в столовую Клуба, и потому мы с Борисом заняли низкий столик на двоих. Со второй порцией аперитива (русская водка) мы уже управились, заказали третью и выбрали закуску (восемнадцать устриц каждому). Негромко рассмеявшись, Борис сказал: – Тебя не удивляет, что Ильза переключилась на женщин? Меня нет. Tout s’explique [42]. Она всегда говорила: «По-быстрому». Schnell. Тебе тоже? – Да. Неизменно. «По-быстрому». Так рассказывай же, Борис. По-быстрому. – Ну, произошло следующее. Я понимаю, старик-профессор со мной не согласился бы, но, по-моему, это довольно смешно. Богдан врезал Старому Пропойце каким-то садовым инструментом. Потому у него и были подбиты оба глаза. Получилось это случайно, но все-таки. – От кого сведения? – От старшего по бараку Богдана. Тот услышал это от адъютанта Прюфера. Адъютант – от самого Прюфера. А Прюфер – от Старого Пропойцы. – Так. Значит, единственный источник – Старый Пропойца. А что произошло с Богданом? – Голо, зачем спрашивать? Заключенный не может вышибить Коменданту мозги и ожидать, что это сойдет ему с рук. Представь, что было бы, если бы поползли слухи. Не обошлось, конечно, и без мелочной мести. И тебе следует извлечь из этого урок. Не связывайся со Старым Пропойцей. |