Онлайн книга «Отец мой шахтер (сборник)»
|
Все эти мысли роились в голове Макарова во время утреннего туалета, но когда он спустил в унитазе воду – его осенило. Александр Сергеевич торопливо снял с бачка крышку и заглянул туда, куда никто в их семье не заглядывал. Внутри стояла вода и торчали какие-то железки, в которых Макаров ничего не понимал, но, главное, там хватало места, чтобы спрятать пистолет. Макаров сунул его в целлофановый пакет, завязал узел, опустил в воду и, закрыв бачок крышкой, улыбнулся, довольный собой. Наташа и Ося уже проснулись: Макаров слышал, как жена бодро читает сыну какие-то стихи. Начинался новый день. День выдался солнечный, радостный, под стать настроению Александра Сергеевича. Он купил в гастрономе молоко и кефир, в газетном киоске свежую «Литературку», приняв предварительно от пожилой киоскерши поздравления в связи с выходом сборника, и, замедлив шаг, стал привычно читать газету на ходу, когда кто-то спросил дружелюбно из‑за плеча: – Закурить не найдется? Макаров помотал головой, продолжая чтение, но желавший закурить придержал его за плечо. Макаров остановился, поднял удивленные глаза и объяснил: – Не курю. Перед ним стоял крепкий розовощекий улыбающийся парень. Как и у Макарова, у него, видно, тоже было хорошее весеннее настроение. – Не куришь, говоришь? – спросил он, задорно улыбаясь. – Не курю, – объявил Александр Сергеевич, начиная подозревать нехорошее и падая духом. – Теперь закуришь, – пообещал парень и, широко размахнувшись, въехал кулачищем в скулу Макарова. Александр Сергеевич взмахнул руками и полетел спиной в непросохшую весеннюю грязь. – Но почему, почему именно меня?! – в отчаянии вопрошал Макаров. – Тише, Сашенька, Осю испугаешь, – ласково просила Наташа, успокаивая его и гладя ладонью по здоровой скуле, а другую, где была ссадина, протирая намоченной в одеколоне ваткой. Макаров вздрагивал, морщился и продолжал вопрошать: – Нет, я спрашиваю, почему меня?! В прошлом году, в позапрошлом и вот теперь! Я что – боксерская груша? – Нет, ты поэт, – не согласилась Наташа, – и одновременно ты жертва… разгула преступности. – Но я не хочу, не хочу быть жертвой! – воскликнул Макаров. – А что же делать, Сашенька? – Наташа со слезами на глазах прижалась к мужу. – Наташа… – Макаров обнял жену и сам чуть не прослезился от обиды, боли и благодарности судьбе за то, что у него есть его Наташа. Макаров сидел на закрытом крышкой унитазе и, держа в вытянутой руке пистолет, целился в предметы, которые здесь были: в свою зубную щетку, в полувыдавленный тюбик зубной пасты, в лежащего на краю ванны пластмассового утенка, с которым любил купаться Ося, в гвоздь, вбитый в дверь санузла. – Саша… – донесся из‑за двери взволнованный голос Наташи. Макаров испуганно опустил пистолет и отозвался: – Да… – Саша, тебе плохо? – спросила Наташа. Макаров усмехнулся, посмотрел на пистолет в своей руке и ответил: – Мне хорошо. – Правда хорошо? – спросила Наташа, и тревога в ее голосе сменилась радостью. – Правда хорошо, – подтвердил Макаров и прицелился в зеркало. – Тогда слушай! – воскликнула Наташа и стала читать: Здравствуй, моя отчизна, темный вонючий зал, я на тебе оттисну то, что недосказал, то, что не стоит слова – слава, измена, боль. Снова в луче лиловом выкрикну я пароль: «Знаю на черно-белом свете единый рай!» Что ж, поднимай парабеллум, милочка, и стреляй! Макаров опустил пистолет и задумался. Это была их игра, семейная игра, продолжающаяся уже почти двадцать лет: Наташа читала новое стихотворение хорошего, только хорошего поэта, а Макаров называл его имя, практически никогда не ошибаясь. – Рейн? – спросил он. Наташа радостно засмеялась: – А ты сомневался? Макаров дотронулся до сердца, точнее, до того места, где у людей сердце, а у него, Александра Сергеевича, в боковом кармане пальто сейчас лежал пистолет, и именно до него Макаров дотронулся. Он открыл входную дверь и сообщил жене: – Пойду прогуляюсь! – Сашенька, постой! – воскликнула Наташа так, будто что-то случилось. Макаров поморщился. Наташа бежала к нему, одной рукой прижимая к себе Осю, а другой протягивая что-то Макарову. Это была пачка дешевых сигарет и коробок спичек. – Что это? – не понял Макаров. – Папиросы! – с готовностью ответила Наташа. – Ну, допустим, это сигареты, – усмехнулся Макаров, начав догадываться. – Мне все равно, как они называются, главное, теперь, когда у тебя попросят закурить, ты дашь им… закурить! Наташа улыбнулась. – И спичечку поднесу? – насмешливо спросил Александр Сергеевич. – Если попросят… Макаров усмехнулся в последний раз и шагнул в открытую дверь, но Наташа преградила ему путь. – Я никого не боюсь, – сказал Макаров твердо и уточнил: – Я теперь никого не боюсь. – Ты и не должен бояться, но с разгулом преступности надо как-то бороться… Он закурит и, может быть, никого не ударит… – Осю простудишь, – сказал Макаров, сдаваясь. – Ты простудишь, – не согласилась Наташа. Макаров вздохнул и взял сигареты и спички. На улице он, видимо, так часто дотрагивался до левой половины груди, что его нагнала сухонькая аккуратная старушка и, глядя сердито из-под очков, потребовала: – Дайте руку! – Зачем? – улыбнулся Макаров, не понимая. – Дайте, я вам говорю! – еще строже сказала старушка и вытряхнула на протянутую ладонь из стеклянной пробирки большую таблетку. – Это валидол, – объяснила она. – Я за вами давно наблюдаю – вы все время держитесь за сердце. Александр Сергеевич повиновался. – С сердцем шутки плохи, молодой человек. Вы это поймете, если доживете до моих лет, – наставляла его напоследок старушка. Поглядев ей вслед, Макаров выплюнул таблетку, усмехнулся и повернулся, чтобы пойти дальше, но вдруг замер. Прямо на него шли двое здоровенных омоновцев с дубинками и наручниками на поясах и с короткоствольными автоматами на плечах. Они внимательно посмотрели на Макарова, но, не найдя в нем ничего для себя привлекательного, прошли мимо, цокая подковами тяжелых ботинок. Александр Сергеевич глотнул воздуха, сердце вдруг заломило пугающей болью, он торопливо сунул руку под пальто и стал тереть грудь, с сожалением глядя на лежащую в грязи валидолину. |