Книга Сон в ночь Таммуза, страница 34 – Давид Шахар

– Я приказал вывести всех женщин из зала.

Извозчик взмахивает кнутом, кончик которого цепляет пакетик, и тот летит в чью-то тарелку с супом.

Это хорошо, думаю я, подарок не попадет к Редклифу. Все аплодируют ловкости извозчика.

– Следует вручить почетную ленту от имени исполнительной власти! – восклицает судья. И вот уже Орита несет бело-красную ленту. Мне, что ли, на шею? Но она проходит мимо меня, как будто я и вовсе не существую, надевают ее на шею извозчику, отвешивает ему поцелуй и тут же исчезает. Судья стучит ложкой по столу. Появляется не кто иной, как Срулик, поправляет очки, извлекает из кармана пачку листков и начинает читать: «О предосудительных действиях, а также соблазняющих… в отношении госпожи Иды Руткин…»

Кто это? Ах, да, это же она, жена судьи, мать Ориты. Так ему и надо, Редклифу. Ведь не зря она ему купила галстук по цвету глаз. Какая низость с его стороны. А еще джентльмен, особа, приближенная к королевской семье.

– «…И он устроил ему засаду за кустами… – листки падают из рук Срулика. Я нагибаюсь, чтобы помочь ему, но жесткая рука обладателя почетной ленты возвращает меня на место. – …Напал на него, – продолжает Срулик, – избил, наступил ногой на шею. И это после того, как нападавший сам дал ему ясное указание: идти на прием в сад. Надеть его же, напавшего, праздничные одежды…»

– Отвратительная ложь, – кричу, – никогда не давал ему таких указаний. Наоборот…

Судья делает мне знак – молчать. Ржание коней прерывает мои слова.

– Ты что-то слышал? – спрашивает судья.

– Да, – отвечаю, – ржание коней.

Теперь ржет весь зал.

– Ты уверен? Не лжешь?

Тут я не выдерживаю, отталкиваю извозчика и кричу:

– Это не я лгу, а он.

– Ты сейчас обвинил его в серьезном преступлении, – говорит судья, – в воровстве. Ты должен доказать, что на нем твой костюм.

– Свидетельство во внутреннем кармане костюма, там же удостоверение личности с моей фотографией.

Судья вызывает кого-то из окружающих. Оказывается, это Берл, мой друг.

– Обыскать обвиняющего, – приказывает судья. Берл извлекает из кармана обвиняющего, естественно, Редклифа, удостоверение личности, Судья рассматривает его:

– Тут фотография обвиняющего. Согласно закону это достаточно. Но чтобы защитить права обвиняемого, я попрошу мнение нескольких сидящих в зале.

Мгновенно выстраивается очередь.

– Ваша честь, – обращаюсь я к судье – да ведь это все свидетели враждебные. Я видел их взгляды и требую доброго глаза, а не злого сглаза.

– Пожалуйста, кого ты требуешь в свидетели?

– Госпожу Руткин.

– Но мы вывели всех женщин из зала, чтобы защитить их от непристойного поведения голого мужчины, ворвавшегося в уважаемое общество, а ты еще осмеливаешься требовать, чтобы суд вызвал в свидетели жену судьи.

– Ваша честь, это я дал указание обвиняющему меня прийти на прием в сад нагим, а он это указание нарушил.

В зале воцаряется тишина.

– Это очень серьезное заявление, требующее вмешательство специалиста по психиатрии, – говорит судья.

– Я думаю, что всё, что здесь происходит, должен исследовать психиатр, – говорю я.

– Слово предоставляется обвиняемому.

Я потягиваюсь, выпрямляюсь и говорю:

– Вот, я дал вам глаза – видеть величие и великолепие мира, доброе сердце – радоваться утренней звезде, возносящейся к короне царства. Видящий увидит и слышащий услышит…

Ржание коней опять прерывает мои слова.

– Слышал? – спрашивает судья.

– У меня хороший слух, – говорю я.

– И что ты слышал?

– Ржание коней.

– Отлично, а теперь я обращаюсь к двум специалистам – профессору доктору Великолепному и профессору доктору Величко. Они и должны, после глубокого исследования, решить, в своем уме обвиняемый или нет. Если в своем – он пойдет в острог. Если нет – в психушку. На этом заседание суда объявляю закрытым.

Зал мгновенно пустеет. Извозчик в испуге отступает и роняет кнут. Подбираю. Башити убегает. Ему кажется, что сейчас хлестну его. Я ведь, вернее всего, не в своем уме и от меня можно всё ожидать. Он падает, поворачивается, ползет к моим ногам на жирном своем брюхе, пытаясь поцеловать мне кончики пальцев ноги.

– Не смей, – кричу я ему, совсем обалдевшему, и резкий запах пота и страха, исходящий от его тела, не дает мне дышать, – где они, эти специалисты?

– Вон, там, – указывает он одной рукой на лошадей, впряженных в карету, другой все еще прикрывая голову.

Стоят они, помахивая хвостами, отгоняя мух.

– Специалисты, где вы?

– Ш-ш-ш, не кричи так громко, – говорит лошадь, которая слева.

– Почему?

– Ты можешь его разбудить, – указывает он головой в сторону напарника.

– Что за чепуха, он ведь стоит с открытыми глазами.

– А ты хочешь, чтобы и он валялся в твоих ногах, как этот дурак-извозчик?

– Так разбуди его.

– Нельзя. По тысяче и одной причине.

– Назови мне лишь одну, последнюю.

– А это всё равно. Что последняя, что первая. Дело в том, что я делаю всю черную работу, тяну лямку, а премии получает он. Мне – кнут, ему – пряник. Вот и ты замахиваешься на меня, и не думая дать, я знаю что, морковь или кусочек сахара.

– Извини, пожалуйста, но я бы и сам не отказался от моркови или кусочка пирога. С утра ни росинки во рту.

– Как это могло случиться?

– Да все этот человек. Он украл у меня одежды, вел себя непристойно, а обвинил в этом меня.

– Что значит – непристойно?

– Дело в том, что его поведение понравилось жене судьи, она даже купила ему галстук под цвет его голубых глаз. Потому судья и счел его поведение непристойным.

– Но ведь у тебя голубые глаза?

– Вот-вот. Он у меня украл и цвет глаз.

– Выходит, что он делает то же, что и мой напарник, доктор Великолепный. Он ведь у меня украл не только всё, мной достигнутое, но даже цвет глаз. А вообще, ты мешаешь мне съесть сено. И если я не успею это сделать до того, как он проснется, он и это заберет у меня.

– Не торопись так. Ты же можешь задохнуться. Так каково твое заключение?

– Тебе надо обследоваться у психиатра. Это в твоих интересах. Ибо если я скажу это судье, он, как всегда, сделает наоборот.

«Надо срочно разбудить его напарника, – думаю я, – профессора доктора Величко». Профессор доктор Величко словно бы читает мои мысли.

– Если он проснется, ты исчезнешь вместе со своим сном. Ты вообще всего лишь нечто во сне профессора доктора Великолепного. Стоит ему проснуться, и от тебя ничего не останется.