Онлайн книга «Германтов и унижение Палладио»
|
– Чтобы уводить в сторону разговор. – ЮМ, а как вы поняли, что наступила старость? – Перспективы заместились ретроспективами. – Браво! Вы и на старости лет, – рассмеялась, – прекрасно владеете собой, ЮМ. К тому же едва увели в сторону разговор, как мы уже в Милане, и почти в центре! С этого паркинга нам удобно будет потом выезжать на трассу. Оставите сумку? – Нет, я привык, что сумка слегка оттягивает плечо. – Вы рискуете, Милан кишит ворьём. Сумку могут сорвать и скрыться, такое даже в Венеции, где ошиваются гастролёры с Балкан, теперь случается сплошь и рядом. – Буду осторожен… – К собору? – К собору. – Вам нравится Милан? Он повторил для неё свои самолётные размышления о Милане. – А что для вас этот собор? – Исполинская игрушка… для глаз. Вера лёгким движением потянулась к приборной доске, нажав одну из кнопочек на ней, открыла встроенную шкатулочку и, как чародейка, достала большие дымчатые очки, надела – как? Германтов обомлел. – Как, мне идут? – Сюрприз за сюрпризом! – Я постаралась. «Первый раунд игры за ней, – подумал Германтов, пытаясь взять себя в руки. – И зачем же вы носились за мной по свету? Чего ради такие старания и расходы?» – Мне было интересно следить за тем, как от книги к книге вы менялись за эти двадцать лет, внешне оставаясь самим собой. Я хотела понять, чего ради вы когда-то сделали такой, не в мою пользу, выбор. И я скучала… – она многозначительно умолкла и как бы потупилась, но в глазах её, спрятанных за выпуклыми затемнёнными стёклами, Германтов не смог увидеть скорби. – Я ездила за вами и вашими успехами по европейским странам и удивлялась: фантастический рост. – Итак, внешне мы, победив двадцатилетие, сохранились, а внутренне вы теперь, спустя двадцать лет, вижу, тоже – другая. – Вас меняли книги, меня – дети. Пискнул, отозвавшись на взмах электронного ключа, Saab. – Дальше – на трамвае или пешком. Германтов не привык отдавать инициативу, но вот же отдал и не понимал теперь как сможет её вернуть, – Вера виртуозно вела игру, зная свои цели, а Германтов был вынужден ответные ходы делать вслепую. «Какую, какую игру вела она, взвешивая на чашах весов несравнимые по сути жизненные достижения его и её?» – тупо спрашивал себя Германтов. А внутренний голос тупо отвечал: прими всё, как есть. – Вы запланировали отправиться в Мазер на одиннадцатичасовом поезде… Но если захотите, в Мазер можно будет поехать на машине. Не волнуйтесь, я не стану досаждать болтовнёй и отвлекать глупыми вопросами, я не покушаюсь на ваше творческое одиночество, я даже не зайду вместе с вами в виллу Барбаро, чтобы преждевременно не прочесть ваши мысли. Уколола? Но – принять всё, как есть? – Умеете читать мысли? – Учусь. На фоне зубчатого замка Сфорца подкатил жёлтый трамвайчик с выдвижной чугунной ступенькой. Продольные деревянные лакированные скамьи – как в старых, времён германтовского детства, ленинградских трамваях. – Ваш миланский ритуал – поклониться Собору и Галерее? Кивнул. Да: блестящие витрины, достойные столицы моды, и – мрачноватые скучные дома, дешёвенький претенциозный модерн. А вот уже и их остановка. Выдвинулась ступенька, подал Вере руку. Вдали игрушечные пики собора, проткнув голубоватый туман, вонзались в небо – дымка, как в Шартре когда-то, когда туда прибыла Анюта? Германтов рассмеялся. – Мне даже недавно Миланский собор приснился, правда, не один, а в сюрреалистическом симбиозе с Шартрским собором. – Вам часто снятся страшные сны? – В последнее время – довольно часто. – Что для вас сны? Опять рассмеялся: – Зашифрованные руководства к действиям. – Сны помогают книгам? – Наверное, и помогают, и мешают – это тёмная материя. – Сны бывают так откровенны; их, как вы сказали, зашифрованные руководства эти, надо только уметь читать. – Научились за двадцать лет? В тёмных глазах её полыхнул золотой огонь. Многозначительно промолчала, давая понять, что научилась. Вот и лепная палевая громадина за вуалью утреннего тумана… Туман оседал, а большая игрушка делалась ещё больше; эта громадина с пиками, одетая по прихоти Бонапарта в мраморные банальности, очень походила на свою песочную копию на бельгийском пляже. Шли через площадь, заполненную лоточниками, торговавшими всякой всячиной, тут же жарились каштаны в жаровнях, бесились дети, прогуливались какие-то приодетые по-субботнему старички и старушки, а Собор уже наваливался всей мощью мраморных складок и заострений. – Вам так нравится Собор – не только во сне? – Как – так? Разве что – как символ многовековой усталости готики, которую и столетия спустя после её молодой смерти понуждали притворяться живой. – Кто и что понуждали? – Самодурство сильных мира сего, возвраты моды… Италии вообще-то не повезло с готикой, в Италии готика – всего лишь ажурный довесок к Античности и Ренессансу. – Войдём? – Непременно, это часть ритуала. Прохаживались по центральному нефу, меж грузных стволов-пилонов; Германтову почему-то вспомнилась её брошка-лотос… – Собор-долгострой многого натерпелся. В девятнадцатом веке, например, Наполеон Бонапарт повелел сгустить на фасаде готические детали, а в интерьере, напротив, ещё в шестнадцатом веке готические детали убавляли, чтобы придать внутреннему убранству ренессансный вид. Вера, как когда-то, с ласковой требовательностью взяла его под руку; дёрнуло электричество. – ЮМ, мне опять так хочется слушать вас. – Я постараюсь. Пропустила лёгкий укол? – «Джорджоне и Хичкок» – поразительная книга. Джорджоне вашей волей перенесён почти в современность и на удивление естественно в нашем веке обосновался. Я вспоминаю, что ещё лет двадцать назад, в аспирантском прошлом моём, вас волновала природа тревоги в его холстах, и – вам понадобилось двадцатилетие, чтобы увязать пастораль с мистическим триллером? Что помогло вам? Одиночество, которое вы так трепетно берегли? Укол? – Сила созерцания, – уклоняясь от развёрнутых признаний, улыбался Германтов. – Сила? – И – проницательность: созерцание ведь предполагает внутреннюю активность; сперва у холста обнаруживается второе дно, затем – третье, затем – четвёртое, а уж затем, после загибания всех пальцев, изумлённый взгляд окунается в мистическую бездонность и начинается – сквозь красочные слои – возгонка: мистика пропитывает изображение. |