Онлайн книга «Сад вечерних туманов»
|
Начало устройству садов было положено в храмах Китая, над их разбивкой трудились монахи. Сады создавались, дабы как-то выразить человеческое представление о рае. Гора Шумеру, центр буддистской вселенной, не раз упоминалась в «Сакутей-ки», и я стала понимать, почему главной особенностью многих садов, виденных мною в Японии, был характерный порядок камней. У гор в географическом и эмоциональном пейзажах Японии вид грозный и завораживающий, с течением веков их присутствие пропитало ее поэзию, фольклор и литературу. Наверное, подумала я, именно поэтому Аритомо приехал сюда, в горы. И устроил себе дом среди облаков. Самое раннее упоминание об искусстве разбивать сады в Японии относится к периоду Хэйан [107] – тогда, около тысячи лет тому назад, особое внимание уделялось моно-но аварэ [108] , восприимчивости к возвышенному, и на всем лежала печать какого-то страстного увлечения всеми сторонами китайской культуры. Созданные в тот период сады (ни один из них не сохранился до нашего времени) в точности воспроизводили сады пространственного удовольствия, какими обзаводились китайские аристократы, жившие по ту сторону Японского моря. Они разбивались вокруг озер, что позволяло по-разному использовать лодки, в том числе при проведении литературных вечеров и поэтических состязаний, во время которых пелись песни и слова как будто плыли по воде… Постепенно влияние Китая размывалось эстетикой последующих эр Муромати, Мамояма и Эдо [109] , японские садовники выработали свои собственные принципы композиции и разбивки. На планы садов Японии уже больше не влиял древний континент за морем, их определяли окружающие пейзажи самой Японии. Рост дзен-буддизма подвигал к более строгому аскетизму, излишества предыдущих эр сошли на нет по мере того, как монахи находили выражение своей веры в создании все менее суетных и загроможденных садов, сведя свои едва ли не к пустоте. Я отложила книгу, закрыла глаза. Пустота – она манила меня, эта возможность избавиться ото всего мною виденного, слышанного и пережитого… В тот вечер, прежде чем лечь спать, я сообщила Магнусу, что не уезжаю с Камеронского нагорья. Он был в восторге, но плотно поджал губы, когда я сказала, что подыскиваю себе бунгало где-нибудь по соседству. – Тебе нельзя жить одной, – сказал он. – Это небезопасно, Юн Линь, – добавила со своего кресла в другом конце гостиной Эмили, оторвавшись от романа, который читала. – Горы кишат К-Тами, – возвысил голос Магнус. – Посмотри, что они сделали с этими молодыми семайи! – В К-Л я жила сама по себе, – сказала я. Узницей я находилась в окружении сотен людей, и теперь мне так хотелось уединения! – И вообще, – заметила я, – у Фредерика вон свое собственное бунгало. – Он мужчина, Юн Линь, и солдат, – возразил Магнус. – И живет он внутри плантации. Послушай, я уже говорил тебе: живи у нас сколько хочешь, нам это только в радость. – Не хочу обременять вас. Магнус глянул на Эмили, потом вновь обратился ко мне. Грудь у него вздымалась и опускалась от глубоких вдохов и выдохов: – У нас на плантации есть несколько свободных бунгало. Мои помощники управляющего жили там когда-то. Я поговорю с Харпером, посмотрим, какое бунгало тебе подойдет. – Мне все равно, главное – оно должно быть поблизости от Югири. И я настаиваю: за проживание вы возьмете плату. – Взамен, – произнесла Эмили, – ты должна ужинать у нас – по меньшей мере раз в неделю. Не желаю, чтоб ты где-то пряталась. – Она права, – кивнул Магнус. – И еще одно: я дам рабочего, чтоб каждое утро сопровождал тебя до Югири. Он же будет провожать тебя домой, когда ты вечером закончишь работу. – Налейте мне бокал вина, и мы выпьем за это. Предложение Магнуса обеспечить меня охраной порадовало: о хождении в Югири в предрассветных сумерках думалось с беспокойством. Пока Магнус откупоривал бутылку, я обошла гостиную, любуясь хинными деревьями на литографиях Пьернифа. В самом конце ряда висела гравюра на дереве: лист дерева. Вглядываясь в нее, я различила Дом Маджубы, сокрытый в переплетениях жилочек листа. – Это работа Аритомо, – сказал Магнус. Рядом с гравюрой в застекленной рамке висела медаль, цвета ленты которой были почти те же, что и на развевавшемся над крышей флаге. – А что означает «Оорлог»? – спросила я, читая надпись на медали. Магнус поправил мое произношение и ответил: – Oorlog означает – война. Указав на фотографию в сепии старика в цилиндре, щеки которого тонули в пенистой седой бороде, я спросила: – Ваш отец? Магнус подал мне бокал вина. – Этот? – переспросил он. – Ag, nee [110] , это ж Пол Крюгер, президент Республики Трансвааль во время второй бурской войны. Ты что, никогда не слышала про миллионы Крюгера? Нет? Когда англичане захватили Преторию, то обнаружили, что с трансваальского монетного двора пропало золота и серебра на два миллиона фунтов стерлингов. Огромные деньги пятьдесят лет назад – прикинь, сколько бы это сейчас стоило! – И кто это взял? – Есть люди, убежденные, что Oom [111] Пол запрятал золото с серебром где-то в Нижнем Вельде в последние дни войны. – Так же, как джапы? Магнус хохотнул, глянув на Эмили: – Лао Пуо, ты жаловалась этой юной леди на мои забавы по выходным? Так вот, то, что джапы спрятали в Танах-Рате, скорее всего, крохи в сравнении с миллионами Крюгера. – Они не могут стоить дороже золота Ямашиты [112] , – сказала я. – Вы о нем слышали? |