Книга Родовое проклятие, страница 39 – Нора Робертс

— То, что ты сказала, — полная чушь.

Коннор произнес это таким беспечным, почти веселым тоном, что ей захотелось огрызнуться, но она сделала над собой усилие и заговорила нарочито ровным голосом:

— Коннор, для одного дня мне потрясений достаточно.

— Почему бы нам не разобраться с этим раз и навсегда? Мы же друзья, правда, Мира?

— Друзья. Именно об этом я и толкую.

— Но с твоей стороны это не был дружеский поцелуй, при всех поправках на нервы и потрясения. И я тоже, когда оправился от удивления, ответил тебе далеко не дружеским поцелуем.

Мира пожала плечами, желая показать, что это для нее абсолютно ничего не значит, и только молилась, чтобы прекратилось предательское трепетание в животе. Как будто она не полпиццы съела, а целую стаю бабочек.

— Знай я, что ты до такой степени заведешься от одного поцелуя, — ни за что бы не дала себе воли.

— Не завестись от такого поцелуя может лишь мужик, который полгода как умер. Но подозреваю, даже он бы почувствовал некоторое возбуждение.

— Это говорит только о том, что я хорошо целуюсь.

Коннор улыбнулся.

— Твое искусство я сомнению не подвергаю. Я только говорю, что на дружеский поцелуй это не тянет. И на утешение тоже. Там еще кое-что было.

— Значит, прибавь сюда капельку любопытства. Это неудивительно, правда? Мы взрослые люди, мы живые люди, и мы оказались в очень необычной ситуации. Ну, было… случилось на нервной почве — и хватит об этом!

Коннор покивал, словно взвешивая ее аргументы.

— Я бы не стал спорить, если бы не одна вещь.

— Что еще за вещь?

Только что он сидел, небрежно развалясь, и вдруг так проворно передвинулся, что застиг ее врасплох. Приподнял, притянул к себе и прильнул губами к ее губам.

И случилось опять, быстро, жарко и со всей страстью. Внутренний голос твердил Мире, что надо его оттолкнуть, поставить на место, но она осталась к нему глуха, поскольку была чересчур увлечена происходящим.

Потом Коннор потянул ее за косу, привычным дружеским жестом, губы их разомкнулись, но они остались глаза в глаза. Глаза Коннора, хорошо знакомые, приобрели более глубокие, более темные оттенки зеленого и засверкали золотистыми блестками.

— Вот такая вещь.

— Это… — На сей раз Мира, не в силах устоять, прильнула к нему теснее и ощутила биение его сердца. — Это всего лишь физическое влечение.

— Да?

— Да. — Мира заставила себя податься назад — так безопаснее, решила она. — А главное, Коннор, нам надо хорошенько подумать. Нам обоим. Мы с тобой друзья, мы всегда были друзьями. А теперь еще и часть команды, которой мы не можем рисковать.

— А чем мы рискуем?

— Если мы займемся сексом…

— О, отличная мысль! Я — за.

Она покачала головой, но расхохоталась.

— Да тебя хлебом не корми… Но сейчас это будем ты и я. И представь, что произойдет, если вдруг наши отношения как-то осложнятся — мы ведь знаем, какая может возникнуть напряженность, и она неизбежно будет, если дело дойдет до секса.

— Если все делать правильно, секс, наоборот, снимает всякое напряжение.

— Ненадолго, — согласилась Мира. Правда, в данный момент одна мысль о сексе с Коннором ее напряжение только усиливала. — Но мы можем накликать большие неприятности и друг на друга, и на ребят, причем в то время, когда это будет совсем некстати. Нам сейчас следует целиком сосредоточиться на том, что предстоит сделать, и по мере сил избегать всяких осложнений личного характера.

Как всегда беспечно, Коннор взял свое пиво и осушил до дна.

— Вот в чем твоя беда: ты слишком много думаешь, все время просчитываешь последствия и не даешь себе насладиться моментом.

— За одним моментом следует другой.

— Вот именно. Поэтому, если ты какой-то момент пропустила, а уже наступил другой — какой тогда вообще смысл?

— Смысл в том, чтобы ясно видеть продолжение и быть готовой к следующему моменту, а после него — к следующему. И нам нужно все это взвесить, причем самым серьезным образом. Мы не можем запрыгнуть в койку только потому, что у обоих зачесалось. Ты мне небезразличен, но и все остальные тоже.

— Мою дружбу ты ничем поколебать не сможешь, ни словом, ни делом. И даже отказом в тот момент, когда мне больше всего хочется получить твое согласие. Даже больше, чем я сам бы хотел.

Коннор тоже поднялся.

— Ну что? Подумаем, немного подождем и посмотрим, во что трансформируются наши чувства.

— Это же самое правильное, так? Всего-то и нужно, что дать себе время остынуть, чтобы решить все на холодную голову, а не поддаваться порыву, о котором потом можем пожалеть. У нас обоих для этого хватит и ума, и устойчивости.

— Значит, так и поступим.

Он протянул руку, чтобы скрепить уговор. Мира ответила на рукопожатие.

Они просто стояли, и ни один не двигался с места, ни вперед, ни назад, держась за руки.

— К черту! Не будем мы ничего думать!

Коннор лишь усмехнулся.

— Будем, но не сегодня.

И они набросились друг на друга.

10

Обычно он с женщинами в постели не сражался. Но сегодня было что-то особенное, что-то такое… взрывоопасное, что он сбился с характерного для себя ритма и стиля. Он жадно хватал то, что мог схватить, брал все, что мог взять. А его было так много, этого рослого, статного тела.

Он жаждал получить еще и еще и в нетерпении чуть не порвал на ней рубашку.

Ни она, ни он были не в силах остановиться. Теперь ими руководили страсти и плотские желания, а не рациональное, взвешенное мышление. Вот момент, который надо прожить, а следующий и следующий — пусть обождут.

Этот новый для него голод, жажда обладать ею, и только ею, требовали незамедлительного утоления.

Но только не стоя в ее гостиной и не катаясь по полу, понял он.

Он поднял ее на руки.

— О господи! Только не надо меня нести — спину надорвешь!

— У меня спина крепкая.

Он изогнулся, впился в нее губами и понес в спальню.

Безумие, подумала Мира. Мы оба сошли с ума. Но ей было абсолютно плевать. Коннор нес ее на руках, и при всем охватившем их нетерпении выглядело это по-идиотски романтически.

Если бы он споткнулся — что ж, они завершили бы начатое прямо там, где приземлились.

Но он не споткнулся. Он повалился вместе с нею на кровать, и допотопные пружины удивленно взвизгнули и со стоном подались, принимая обоих на продавленный матрас и подушки.

И эти руки, руки искусника-мага, принялись творить чудеса.