Книга Медовый месяц, страница 55 – Эми Дженкинс

Радуйся!

Хесус направил меня в городское интернет-кафе. Белые пластиковые стулья и кока-кола в бутылках толстого стекла. Я уже два раза повторила. Не знаю почему, но она кажется вкуснее, когда заходишь вот так.

В гасиенду я вернулась на гостиничном велосипеде. Звучит это забавнее, чем было на самом деле. Пыльные дороги полны выбоин, а велосипед такой большой, что до земли ногами не достать. И с очень высокой рамой – я все боялась, как бы не сделать себе случайно обрезание.

Добравшись, я увидела, что Алекс с самым серьезным видом читает на веранде книгу. Одежды на нем было немного – рубашка и боксерские трусы. Мне трудно было удержаться, чтобы не поглазеть. Люди судачат о женских ногах, но мужские, на мой взгляд, куда красивее.

– Где ты была? – спросил он.

– Осмотр местных достопримечательностей, – ответила я.

Он прищурился с веселым недоверием. «Боже мой, – подумала я, – я не могу его обмануть. Конечно, он узнает».

– Покупки, – сказала я, пытаясь сменить курс, и достала сумку.

В городе я нашла магазинчик, где продавали льняную одежду. Я купила пару прелестных широких рубашек с короткими рукавами, черную юбку с запахом и несколько пар широких штанов. И еще несколько вылинявших маечек.

– Целый гардероб, – сказала я. Он улыбнулся и попросил:

– Покажи.

– Интересуешься? – удивленно спросила я.

– Не то чтобы очень, – ответил он. – Но если в них ты…

Я села в тень тростникового стула напротив него, и мы глупо улыбнулись друг другу. У нас была такая тенденция.

– И что теперь? – спросил Алекс.

– То есть теперь, когда мы переспали? – спросила я, лениво пощипывая виноградины из вазы с фруктами.

– Да, – ответил он.

– Нам это надоело, – сказала я, и он рассмеялся.

– А серьезно? Я задумалась.

– Ну, – сказала я чуть погодя, – наверное, можно устроить первую размолвку.

Он вызывающе ухмыльнулся, и я завопила:

– Урод! – и с такой силой запустила в него персиком, что тот брызгами разлетелся за его головой.

Алекс вскочил в непритворной ярости и взревел:

– Что я сделал?

– Семь лет! – прорычала я.

– Я написал тебе письмо.

– Этого мало, – заорала я и обнаружила, что действительно так думаю. – Почему ты не позвонил? – Я швырнула мандарин.

– Ты не ответила на мое письмо! – сказал он, уворачиваясь от маленького оранжевого мячика.

– Надо было попробовать еще раз! – проорала я и запустила в него киви.

– Я ничего не понимал, – защищался он.

– Семь лет! Ублюдок! – зарыдала я.

– Виноват, виноват, виноват, – закричал Алекс извиняющимся тоном, и, когда он приблизился ко мне, как бык, я увидела в его глазах гнев.

Я попятилась. Он добрался до боеприпасов и схватил несколько яблок. Я пустилась в бегство, а они падали за мной по пятам. Я свернула на траву.

– Ты зря потратил семь лет! – завопила я во всю силу легких. На меня нахлынула волна печали.

– И ты тоже! – прогремел он в ответ.

– Ты меня не любишь! – завыла я. – Ты не способен любить. Иначе бы ты позвонил. – Я покинула пределы игры. Меня поглотило то, что внезапно оказалось ослепительной правдой.

Здесь в гущу событий вмешался Хесус, его волосы встали дыбом.

– Нет, нет, нет, – выл он, заламывая руки. – Вы должны быть счастливы! – Он стал собирать яблоки, словно этим мог выправить ситуацию.

– Все в порядке, – сказал Хесусу Алекс, притворившись спокойным, а потом обратился ко мне: – Мне жаль. Извини. Я сказал, что виноват.

– Мужчины и женщины, – проговорил Хесус и постучал двумя яблоками друг о друга.

– Хесус, – сказал ему Алекс, – вы, очевидно, разбираетесь в языках. – «Мне жаль» – lo siento – означает «Я не люблю тебя». Правильно?

– Нет, нет, нет, – сказал мне Хесус. – Неправильно.

– Спасибо, – поблагодарил Алекс. – И скажите ей, что это свободная страна и я потрачу семь лет зря, если захочу, черт возьми.

Хесус обернулся ко мне и сказал:

– Он говорит: вы прекрасная женщина, он боится, он так вас любит.

Эти слова прошли прямо сквозь меня. Я вздрогнула, моя голова вздернулась, и я встретила лазерный взгляд Алекса. Он не отвел глаз.

– Скажите ему, – сказала я, – что я не потерплю, чтобы со мной обращались как с дерьмом.

– Она говорит, – сказал Хесус Алексу, – она говорит, что вы большой и важный мужчина в ее жизни.

– Скажите ей, – сказал Алекс, – чтобы больше не доставляла мне таких, черт возьми, тяжелых минут.

– Он говорит, – сказал Хесус, – что не думает ни о чем, кроме вас, он хочет заниматься любовью с вами весь день и всю ночь.

– Скажите ему, – сказала я, – что он сам отталкивает свое счастье.

– Она говорит, – сказал Хесус Алексу, – что она хочет ваших рук вокруг себя, хочет ваше тело, хочет только вас.

Очевидно, для Алекса это было слишком, потому что он спустился с веранды и взял меня на руки. Он отнес меня в комнату, а Хесус хлопал в ладоши и подбадривал его.

– Вы великий человек, – сказала я ему через плечо Алекса.

Хесус прямо-таки рыдал от всего этого. Он чуть ли не зашел вслед за нами в спальню и лишь в последний момент опомнился и удовлетворился тем, что тщательно закрыл двери веранды, чтобы обеспечить наше уединение.

Алекс положил меня на постель, и я привлекла его к себе и перевернулась на него.

– Знаешь, что бывает после ссоры? – спросила я и стала расстегивать пуговицы на его рубашке.

– Между нами? – сказал он.

– Хорошая игра?

– Хорошая игра.

Кому: Honey@globalnet.со. uk

От: mmm@wlgwam.com

Тема: обоже

Дорогая Хани,

все стало еще хуже. Я у Мака. Я тебе говорила, что он просил устроить по фэншуй его квартиру?

У него туалет прямо посреди его любовной сферы. Это ужас. Я все говорю ему, чтобы не поднимал стульчак, но он, кажется, просто не может. Говорит, что это вызовет комплекс матери.

Вчера я проснулась и увидела, что Эд ушел. Да, мы провели ночь вместе, но не волнуйся, мы выложили на постели подушками Великую Китайскую стену. Я провела день неподалеку, работая над квартирой Мака, а потом вернулась в номер. Мне отчаянно хотелось в туалет, я ввалилась в санузел и обнаружила в ванне Эда. Он, судя по всему, очень свободно относится к подобным вещам и как будто бы был совсем не против. Увидев его, я вспомнила папу в ванне, и как его причиндалы плавали на поверхности, словно морковки в супе. Удивляюсь, как это не вызвало в нас отвращения на всю жизнь.