Книга Движущиеся картинки, страница 42 – Терри Пратчетт

Теперь Детрит, обмирая сердцем, ждал, когда девушка закончит работу.

Он пытался сочинить вступительные слова. Никто ведь не учил его, что нужно говорить. Он вообще не был мастером разговаривать — не то что эти умники, Морри с Утесом. В сущности, у него и надобности никогда не было в большом запасе слов. В полном унынии он поддал ногой песок. На что он нужен такой элегантной даме?

Послышался топот тяжелых ног, дверь отворилась. Предмет его пылких желаний вышел в ночную темноту и вдохнул полной грудью. Для Детрита это было словно кубик льда, приложенный к шее.

Он испуганно взглянул на свой камень. Теперь, рядом с ней, камень казался не таким уж большим… Но, может, важно то, что ты сумеешь им сделать.

Да, надо действовать. Говорят, первый раз никогда не забывается…

Он размахнулся и ударил ее камнем точно между глаз.

И вот тут все пошло наперекосяк.

Согласно традиции, девушка, оправившись после удара и в случае, если она удовлетворена качеством камня, должна немедленно проявить благосклонность ко всему, что может предложить ей тролль, — к примеру, провести вместе ночь, пытая какого-нибудь человечка, хотя сейчас, конечно, это было не принято, по крайней мере если существовала опасность быть пойманным с поличным.

Однако то, что сделала Рубина, было противно всяким традициям. Сузив глазки, она вкатила Детриту такую звучную оплеуху, что у того едва глаза из орбит не выскочили.

— Ты, безмозглый тролль! — рявкнула она оглушенному Детриту, который, покачиваясь, топтался на месте. — Ты зачем это сделал? По-твоему, я несмышленая девочка, которая недавно спустилась с гор? Ты что, не знаешь, как это делается?

— Но… но… — бормотал Детрит, перепуганный ее гневом. — Я не мог спросить позволения у твоего отца ударить тебя. Я не знаю, где он живет.

Рубина надменно выпрямилась.

— Эти старомодные обычаи только для невежд неотесанных, — презрительно фыркнула она. — Это несовременно. А несовременные тролли меня не интересуют. Камнем по голове — это, может, и сентиментально, — продолжала она. В голос ее закралась неуверенность, ибо следующие слова, которые пришли ей на ум, явились неизвестно откуда. — Но лучший друг девушки — это бриллиант.

Она замолчала. Даже на ее слух, эта фраза звучала весьма странно.

Детрит, разумеется, тоже ничего не понял.

— То есть как? Ты хочешь, чтобы я выбил себе зубы?

— Ну, ладно, пусть не бриллиант, — уступила Рубина. — Но сейчас надо поступать по-современному. За девушкой нужно ухаживать.

— Так вот же я и… — начал было приободрившийся Детрит.

— Ухаживать и ухайдакать — разные вещи, — устало объяснила Рубина. — Ты должен… должен… — Она замолчала.

Впрочем, она сама не знала, что именно должен делать тролль. И все же Рубина провела в Голывуде уже несколько недель, а Голывуд был славен как раз тем, что все менял до неузнаваемости, и Рубина успела примкнуть к гигантской межвидово-женской масонской ложе, о существовании которой прежде и не подозревала. Она теперь подолгу беседовала с доброжелательными и сочувственно расположенными к ней девушками людского происхождения. И даже с женщинами из гномьего племени. Подумать только, даже у гномов ритуалы ухаживания были невероятно изящными и чрезвычайно увлекательными [15] .

А уж до чего додумываются люди, просто уму непостижимо.

А вот троллиха проводит юность в ожидании оглушительного удара по голове, чтобы всю оставшуюся жизнь потом провести в безоговорочном послушании, день изо дня стряпая все то, что тролль приволакивает в пещеру.

Но нет, пришла пора перемен. Когда Рубина в следующий раз поедет домой, троллевым горам предстоит самая большая встряска со времен последнего столкновения континентов. Однако сначала стоит изменить свою жизнь.

Она неопределенно повела многотонной рукой:

— Ты должен… должен петь у девушки под окном, а еще… еще — дарить ей ууграа.

— Ууграа?

— Ну да. Красивое ууграа [16] . Детрит поскреб в затылке.

— А зачем? — спросил он.

Рубина на миг смешалась. Она и сама хоть убей не могла понять, почему так важно дарить несъедобную растительность, но признаться в этом не желала.

— Подумать только, ты — и вдруг чего-то не знаешь! — саркастически заметила она.

Сарказма ее Детрит не понял. Как не понимал многого другого.

— Да, — согласился он. — Я вовсе не такой некультурный, как ты думаешь. Я очень даже современный. Вот увидишь.

По Голывуду разносился стук молотков. Постройки разрастались вглубь — от безымянной центральной улицы в сторону дюн. Земля в Голывуде была ничья, поэтому строились там, где находили свободный участок.

У Достабля было теперь две конторы. В одной он орал на людей. В соседней, чуть побольше, люди орали друг на друга. Солл орал на рукояторов. Рукояторы орали на алхимиков. Демоны слонялись по всем горизонтальным поверхностям, тонули в кофейных чашках и орали друг на друга. Несколько экспериментальных зеленых очудноземских попугайчиков орали сами на себя. Люди в разрозненных частях костюмов забредали в контору и орали просто так. Зильберкит орал потому, что никак не мог взять в толк, отчего его стол стоит в общей конторе, хотя владелец студии — он.

Гаспод невозмутимо сидел у двери, ведущей во внутреннюю контору. За последние пять минут его один раз мимоходом пнули, в другой — швырнули ему размокшую галету, а на третий потрепали по голове. Согласно собачьему счету, результат получался в его пользу.

Он пытался слушать все разговоры сразу. Это было в высшей степени познавательно.

Прежде всего, кое-кто из входивших в контору для орания приносил мешочки с деньгами…

— Что?!

Крик этот раздался из внутренней конторы. Гаспод тут же поднял второе ухо.

— Я, э-э-э, хотел бы взять выходной, господин Достабль, — сказал за дверью Виктор.

— Выходной! Ты не хочешь работать?

— Только на один день, господин Достабль.

— Ты что же думаешь, я плачу людям за то, что они выходные себе устраивают? У меня, знаешь ли, деньги на дереве не растут. Мы ведь и прибыли никакой не имеем. Ты лучше мне сразу арбалет к виску приставь.

Гаспод взглянул на мешочки на столе Солла, который в бешеном темпе считал столбики монет. Пес цинично приподнял бровь.