Книга Время любить, страница 43 – Филипп Эриа

– Даже меньше. Я успела бы. Но я предпочитаю вернуться сегодня попозже, когда сын уже ляжет.

С минуту он постоял среди комнаты, потом подошел и прижался лицом к оконному стеклу, даже ладони к глазам приставил щитком, как бы вглядываясь в темноту, но на самом деле, чтобы не стеснять меня.

– Ладно, пойдемте позвоним из табачной лавки.

В поселке кабинки не оказалось, телефонный аппарат просто висел на стене в коридоре. Мне уже были знакомы такие кафе, обычно носящие название "Прогресс" или "Будущее" с многочисленными клиентами, сплошь мужчинами, не слишком щедрыми на заказы. К счастью, в Фон-Верте трубку сняла Ирма.

– Меня задержали клиенты, Ирма. Садитесь за стол без меня. Рено вернулся из лицея?

– Вернулся, сейчас я его кликну.

– Нет-нет, не отрывай его. А что он делает?

– Они дотемна с Пирио в прятки играли. Весь вечер вокруг дома носились, а потом оба пошли наверх. Надо полагать, один спит, другой зубрит. Раз ничего не слышно, значит, так оно и есть.

Я молчала. Ирма решила, что нас прервали.

– Нет-нет, я у телефона. Сделай ему ужин повкуснее. Пусть ужинает на кухне, если захочет.

– Открыть паштет из дроздов?

– Чудесно. И не ждите меня, ложитесь спать. У меня есть ключ.

Поль Гру повез меня ужинать куда-то очень далеко, в противоположном от Фон-Верта направлении. К подножию холмов. Ресторан держали его друзья: муж – бывший стюард авиационной компании, жена – бывшая стюардесса; они поселились здесь, в тиши олив и дубов, здесь же родились их дети.

Мои рассуждения о восстановлении провансальских жилищ не прошли мимо ушей моего спутника, и, ставя машину на стоянке, он сказал, что за внутреннее убранство помещения ответственности не несет. И в самом деле, толкнув дверь, я словно бы попала на старинное ночное бдение, вернее, на своего рода имитацию бдения; в очаге пылал хворост, несколько свечей, и то не на всех столиках, темные своды и все прочие аксессуары в том же духе. Электричество, если и есть, то скрытое, музыки никакой, даже из невидимого источника. Только мерное стакатто гудящего пламени под сдержанный аккомпанемент разговора. Но глаза постепенно привыкли к потемкам; стюард со стюардессой оба оказались красавцами; они сами обслуживали клиентов, причем без фартуков, а их детишки – девочка в душегрейке и ее братишка в пижамке переходили от столика к столику и желали посетителям спокойной ночи. Словом, мизансцена весьма удачная и неназойливая.

– Какие красавцы! – сказала я.

– Кто? Дети?

– И родители тоже.

– А как же иначе. Гражданская авиация жестко отбирает свой персонал. И, опустившись на землю, они среди гор и лесов хуже не стали.

– И я уверена, что у них все очень хорошо.

На лице моего соседа по столу – мы сидели наискосок друг от друга – в отблеске свечей заиграла двусмысленная улыбка, хотя и не предвещавшая пока саркастических выпадов. Правда и то, что я чувствовала себя готовой все принять, все одобрить, и думаю, что впервые в жизни отведала здесь – надо признать, меню было обильное, зато единственное в своем роде – такие изумительные колбаски, зажаренные на углях виноградных лоз, таких перепелов, кормившихся в можжевельнике, я даже попросила себе вторую порцию в ущерб запеченной в тесте бараньей ноге – следующему номеру нашей программы.

Мое гурманство развеселило Поля Гру; впрочем, я поспешила ему сообщить, что вообще-то я не такая уж обжора и что обычно... Он сидел слева от меня, упершись локтями в стол, и, видимо, ждал, какой оборот я придам нашему разговору. Кистью руки он чуть прикрывал полоску огня, бьющую от свечи и как бы образующую экран, мешавший нам смотреть друг на друга, но мы и не смотрели и одинаковым движением повернулись к пламени, которое плясало на театральных подмостках камина. Полагаю, мирная атмосфера, царившая в ресторане, объяснялась именно тем, что со всех столиков можно было любоваться игрой огня. Зрелище это сковывало языки самых болтливых. Еще недавно сердце мое переполняла радость, а теперь она наполовину сникла. Все мои предыдущие любовные романы, если только можно применить слово любовь к тому, что было между мной и тем или другим мужчиной, мои предыдущие связи ни разу не дали мне того, что я испытала нынче вечером. Шум в зале доносился как сквозь вату, вокруг свечей дрожали светящиеся нимбы, время как бы застыло. Склонившись к своему соседу – на нем была серая вельветовая куртка,– я, не удержавшись, погладила его по предплечью, пожалуй чересчур мощному, и тут же поняла, что это половодье нежности, подымающееся во мне, идет от него.

– А теперь,– проговорил он,– расскажите о себе.

Наконец-то он, столь страстно жданный конфидент, был у меня под рукой. Мне стоит только заговорить, и он сразу, возможно, откажется от своего мнения обо мне как о буржуазке. Конечно, нравы хищников с Плэн-Монсо не будут для него, исследователя, видевшего и не таких зверей, каким-то откровением. Но еще ни разу в жизни Буссардели не были так далеки от моих мыслей.

Он повторил свой вопрос. Глядя ему в лицо, я несколько раз отрицательно качнула головой.

– Нет, лучше вы. Не думайте, что я вам не доверяю. И возможно, я еще удивлю вас, рассказав о себе и своих. Но сегодня вечером меня больше интересуете вы, чем я.

Он скривил губы.

– Боюсь, вы будете разочарованы.

– Что ж, рискну. И вы рискните.

– Ну ладно, берегитесь. С моим невозможным характером... Смотрите-ка, почему это она смеется?

– Так и знала, что вы это скажете. Когда мы с вами познакомились, вы первым делом заявили мне, что у вас невозможный характер. И даже сегодня вечером начали разговор с этого заявления. Неужели вы так уж дорожите своим невозможным характером?

– Просто считаю необходимым предупреждать сразу.

– А откуда он у вас? Семья наградила?

– Семья? Бог мой, вовсе нет. По-моему, на всем свете нет человека, более далекого от своей семьи, чем я.

– Золотые слова.

– Но не подумайте, люди они славные. Если вам требуется моя родословная, пожалуйста: отец работал в таможне. Он уже умер. Мать стареет, живет на вдовью ренту. В какой-то богом забытой дыре.

– Итак, если плохой характер не семейный дар, то...

– Дар других. Всех подряд. Вы принимаете людей? Вам разве не известно, что люди в основном подлы?

– Ого! Альцест?

– Если угодно, Альцест. Они еще существуют. Правда, их немного, и я об этом сожалею. Я чувствовал бы себя не таким одиноким.

– А я-то думала, что вы любите одиночество.

– Только потому, что люди мне обрыдли!

Он замолк, но, видимо, от этой темы не отказался.

– ...Ну я и бегу от них. К дикарям и хищникам.

– Можно бежать от людей, не забираясь в такую даль.