Книга Ботоксные дневники, страница 79 – Линн Шнернбергер, Дженис Каплан

— Да, знаю. И я ее просто обожаю. — Голос у подруги неожиданно срывается, она вот-вот заплачет. Бросив в стакан с холодной водой таблетку «Спленды», Люси размешивает ее пальцем и залпом выпивает. Я смотрю на нее как зачарованная. Может, именно благодаря этому Люси удается оставаться такой стройной? Черт, пожалуй, надо и мне попробовать. Неожиданно я ощущаю себя маленькой девочкой, которую пригласили на кукольную чайную вечеринку у Барби и угощают сахарной водой. Правда, даже не сахарной, а с заменителем сахара. Я умиляюсь до слез и отодвигаю стакан.

— Зельда встала на сторону Дэна? — с сочувствием спрашиваю я. — Что ж, неудивительно. Она, конечно, любит тебя, но не забывай, она его мать.

— Нет, дело не в этом. Зельда старается не вмешиваться. Она удивительная: сказала, что понимает, через что мне пришлось пройти. Именно так: не почему я это сделала, а через что мне пришлось пройти. Кстати, именно она посоветовала мне купить «порше», чтобы преодолеть кризис среднего возраста. Или начать плести корзины. Даже предложила научить меня. Техника плетения корзин изложена в девятой главе ее книги.

— Что ж, отчего не попробовать? — пожимаю я плечами. — По крайней мере это вполне творческое занятие.

— Слишком поздно. — В голосе Люси слышится неподдельная боль. — На этой неделе она отмечает свое шестидесятипятилетие. Дэн будет на юбилее с детьми и попросил меня не приходить.

— Странно. Почему? Ведь Зельда наверняка была бы рада тебя видеть.

— Да, конечно. Именно поэтому мне так тяжело. Дэн сказал, что не хочет меня там видеть. Что это будет семейный праздник.

— Но ведь ты… — Я замолкаю, неожиданно поняв, что имел в виду Дэн.

— Я больше не член семьи, — резко говорит Люси, и слезы текут по ее щекам. — Но почему? Разве это не моя семья?

Я лезу в сумку, чтобы дать ей салфетку «Клинекс», но Люси уже промокает глаза аккуратно сложенным носовым платком с вышитой монограммой «ХГ». Моему терпению приходит конец. Вряд ли эту вещь она получила вместе с годовой подпиской на журнал «Хаус энд гарден». Подумать только: Люси рыдает об утраченной семье, вытирая слезы платком, принадлежащим ее любовнику! Как иронично! Нет, метафорично. Или антропоморфично? Тоже нет. Этому нет названия. Как и поведению Люси.

— Послушай, если ты хочешь вернуть Дэна, тебе следует перестать плакать на плече у Хантера.

— Я этого не делаю, — возражает она.

— Во всяком случае, ты плачешь в его платок. — Я протягиваю руку и касаюсь уголка мокрого клочка белой материи. — Почему ты таскаешь это с собой?

Люси засовывает несчастный платок в карман и стонет:

— Я даже не знала, что это.

— Ты должна сделать выбор. Пора уже стать взрослой!

— Взрослой? Если я должна стать еще старше, лучше умереть прямо сейчас.

— Нет никакой необходимости в столь радикальных мерах. Но скажи мне, только честно. Ты все еще продолжаешь поддерживать отношения с Хантером или этот платок — все, что от него осталось?

— Не знаю, — неуверенно произносит Люси.

— А может, Дэн хочет быть уверенным в том, что он твой единственный мужчина? Разве он это не заслужил?

— У Хантера никогда не было на меня никаких прав. Он был лишь моей игрушкой, я с ним просто развлекалась. Но что, если я брошу Хантера, а Дэн не захочет ко мне вернуться?

— Это невозможно, — заявляю я, однако не ощущаю полной уверенности в своих словах. Кто знает, чего можно ждать от мужчин? Даже от Дэна.

Люси некоторое время молча смотрит на меня.

— Дэн собирается провести эти выходные без меня. А вдруг он решит, что так ему гораздо лучше? Зачем я ему нужна? В последние несколько месяцев я вела себя как настоящая стерва, — говорит она, и голос ее очень серьезен.

— Я заметила.

— Не будь такой злой. — Люси опять начинает плакать. — Только не сейчас, когда я и так всего боюсь.

— Прости, — прошу я, поглаживая ее руку в попытке утешить. — А чего же ты боишься?

Люси хлюпает носом.

— Раньше я могла заглянуть в будущее и убедиться, что каждый последующий день будет таким же, как предыдущий. Тогда это казалось мне безумно скучным. Теперь же я с ужасом понимаю, что вообще не могу смотреть вперед. Я не знаю даже, что случится со мной завтра.

— А чего бы тебе хотелось?

— Я хочу быть счастливой, — говорит Люси, смахивая слезинку тыльной стороной ладони, — Словно мне опять двадцать лет и для меня нет ничего невозможного. Тогда передо мной был весь мир. И от одного неверного решения почти ничего не зависело, потому что я могла принять миллион других. Все двери были открыты. А теперь я только и слышу, как они захлопываются.

— Да, некоторые двери закрылись, — соглашаюсь я. — Ты никогда не станешь балериной. Не получишь золотую олимпийскую медаль за прыжки в воду. Даже моделью тебе, пожалуй, уже не стать, разве что рекламировать крем от морщин. Но разве у зрелого возраста совсем нет преимуществ? Теперь ты знаешь, что в жизни главное. Дети, муж, друзья, интересная работа. Семья. А конкретно для тебя еще и неделя, которую ты ежегодно проводишь в Каньон-Ранч.

— Каньон-Ранч мне надоел, — заявляет Люси. — В следующем году я поплыву на байдарке вдоль побережья Коста-Рики. Хочешь со мной?

— Нет, спасибо. Я падаю из лодок. Разве ты забыла?

— Так это же было каноэ!

— Какая разница?

— Тогда тебе и правда не стоит со мной плыть.

— Хорошо, не поплыву. Но ты все же поняла, что я хотела сказать? Может, тебе пора перестать жаловаться и начать кое-что ценить?

— Да, ты права. У меня было все, о чем многие только мечтают. Теперь я это поняла.

— Наконец-то.

Неожиданно Люси бледнеет и хватается за живот. Пожалуй, я говорила с ней слишком резко.

— Что с тобой? — тревожно спрашиваю я. — Поверь, я не хотела тебя обидеть.

Люси трясет головой и сгибается пополам.

— Ты здесь ни при чем. Просто закрылась еще одна дверь. Похоже, я больше не смогу есть пироги в «Делл», как раньше.

* * *

Когда Джен залезает в мою машину после школьных занятий, ее лицо искажает недовольная гримаса. Последний раз она так дулась в шесть лет, когда на ужин по случаю ее дня рождения я вместо пиццы подала фаршированные яйца с маслинами.

— Что случилось? — спрашиваю я, глядя, как Джен швыряет рюкзак на заднее сиденье и резко хлопает дверью.

— Ничего.

— У тебя был трудный день?

— Не-а.

— Тебя кто-то обидел?

— Нет.

— Ну что ж, хорошо хоть ты мне все рассказываешь, — говорю я, трогаясь с места и стараясь пристроиться к потоку сверкающих внедорожников, в которых дети после школы едут на футбол, на теннисный корт, в художественную студию или на консультацию к ортодонту. — Говорят, некоторые дочери и матери даже не могут обсудить свои проблемы. Слава Богу, мы не такие.