Онлайн книга «Факультет патологии»
|
— Ну, проверим, как там всё. — Она опять тянет эти хищные, цепкие, сильные руки и останавливается на лице у меня. Господи, думаю я, дай мне силы не умереть до конца, пережить эту боль, и я поверю, что ты есть в мире, или на небе, или еще где-то, где угодно, только избавь меня от этих мук. И от этого — я поверю в тебя! Она опять примеривается, и тысячи игл вонзаются мне в нос, раздается треск и хруст, которого я не слышал никогда, и он отдается у меня во всем теле каждого нервного окончания. Я чудом не теряю сознания, походив где-то на грани его, и только голова моя от этого иголочного шока отбрасывается назад, ее ловит медсестра. — Вот и все, вправила, — говорит радостно Злата Александровна, — пустяки какие-то, любой вытерпеть мог, велика беда. Принесите ему компота, Зоенька, подкрепиться. — Медсестра уходит. — Так, верни свою голову обратно, я только гляну, как получилось и хорошо ли стало. Но меня на эти дела не купишь, я из врачебной семьи тоже. Я поднимаю руку. — Не-а. Все. Даже если он трижды кривой будет, к нему больше никто не прикоснется. Во всем мире! Мне это даром не надо, я думал, рехнусь от боли, точно. — Саша, все уже, я тебе клянусь. — Не надо. Злата Александровна, больше ничего не надо, ни вправлять, ни выбивать, ни ломать. Больше никого к себе не подпущу, даже если вся больница соберется. Она видит, что это так. Медсестра Зоя приносит компот. В стакане. Злата Александровна берет его. — На, попей. — Ничего не хочу, пустите меня. — Ну, хорошо, возьми компот и прислони его ко рту, а я только потрогаю, а ты со стаканом, ты же понимаешь, что я ничего не буду делать. Я же не ненормальная, чтобы тебя и себя компотом обрызгивать. — Неужели вы думаете, что я на это поймаюсь, Злата Александровна? — Но я только посмотрю, как стало. — Как встало, так пускай и стоит, — говорю я. Она смеется. — Ну, быстренько, Саш, ты же умный мальчик, я о твоем носе пекусь, а не о своем. Я соглашаюсь, но не с компотом, конечно, а что я беру ее за руки и держу их, пока она ощупает. Это я так обычно с мамиными стоматологами делал, держал их за кисть, пока они лечили меня. Иначе не соглашался. Я беру ее за руки. Она опять подносит их. В этот раз, и правда, не делает ничего. Она давит, ощупывает, мнет легко и удовлетворенно кивает. — Вставай, трус несчастный, не мог потерпеть до конца. — Все?! — не верю я. — А ты что думал, я с тобой до утра возиться буду и твоим носом, у меня своих дел полно. — Ой, Злата Александровна, — я чуть не прыгаю на месте, — я вам так благодарен, спасибо огромное. — То-то же. Пожалуйста. — Феноменально, Злата Александровна, — говорит медсестра, — так сделано. — Ему же не нравится, ох уж эти мне докторские дети, все им не так. Я целую ее щеку и благодарю миллион раз. — Подожди, не радуйся. Зоя, в рентген его сейчас же, посмотрим, как на снимке — вправился. Я поворачиваюсь: — Зоечка, спасибо большое, не обижайтесь, боль дикая. — Я целую ее руку, но вдруг капает красная капелька, она затыкает ватой мне ноздрю сразу. — Да что вы, я понимаю, это естественно. — Она с удивлением смотрит на меня. Может, ей никто рук не целовал… Они выводят меня. Тетя Лиля ожидает, куря и ходя взад-вперед. — Ну, как. — Она бросается к нам. Зоя ведет меня мимо. — Я сейчас догоню, Зоечка. И вдруг я слышу за спиной тихо: — Лиля, я тебе скажу, не каждый бы мужик такое выдержал. Это мне приятно. А то было стыдно, что я себя вел… как женщина. Рентген говорит, что все в порядке, встало на место и косточка будет срастаться. Мне даже стало легче дышать. А как до этого дышалось? Я не могу вспомнить. Моего доктора уже нет, она ушла со снимками. — Теперь ко мне, Саша, губа, — говорит тетя Лиля. Да будь все проклято, что они решили, нового из меня сделать, что ли! Я покорно иду за ней. — Злата Александровна сказала, что это лучшее вправление за всю ее жизнь, она говорит, никогда не видела, чтобы все так точно становилось на место, даже без рентгена уже знала. Заводит меня в свой корпус, ведет на второй этаж, в маленькую операционную, вынимает тампон из-под губы, который мне положила Злата Александровна, и говорит: — Терпи и не мешай только мне. Я думаю, два шва будет достаточно. О Господи! — Тетя Лиля, это же внутри губы, я не вынесу больше. — Уж если ты нос вытерпел, небывалое, то это тем более. Молчи лучше, а то расходится шире. Ладно, я тебе местно заморожу. Она заштопывает меня без единого звука. С моей стороны. — Вот и все, вставай, теперь ты, как новенький починенно-залатанный. Мы смеемся. Я-то только улыбаюсь, она мне запретила смеяться, пока шов внутри не срастется, не затянется. — Пошли вниз. Злата Александровна сейчас придет, просила подождать. Пошла еще с одним рентгенологом советоваться, снимок показывать. Волнуется за тебя, как за своего, тем более знает, что твоя мама — ее коллега. Спускаемся вниз, я сажусь в вестибюле и дико, впервые, хочу закурить, и нельзя. (Через нос дым не продохнешь, губами его не втянешь. Во, жизнь!) Тетю Лилю вызывают наверх, она говорит, что вернется, и уходит. Я сижу и думаю. Так просто, ни о чем. И почему все в жизни случается. Или было написано на ней? Мне хочется увидеть ее, а где она? Хотя с такой физиономией вряд ли мне хочется, чтобы она увидела меня. Мне хочется вдруг, чтобы она меня пожалела, сказала что-то ласковое, например, что ее не пугает мой внешний вид. И разбитое лицо, с неработающей губой… я ее еще не чувствую. Но откуда ей знать, это же невозможно, какой бы она необыкновенной ни была. Или прозорливой, догадаться, что я… в Склифосовского. Занесло же, вечно у меня так. Я смотрю в сторону входа с тоской и ни о чем не мечтаю. И только я посмотрел… Я не верю, но в дверях появляется самая стройная фигура, которую я когда-либо встречал. Она влетает и, увидя меня, замирает. Потом быстро подходит. Плащ ее не застегнут, и полы разлетаются. Она чудесно одета, как всегда, думаю я. Куда бы деть свое лицо?.. — Как ты узнала? — Господи, — говорит она, опускаясь на колени подле меня. — Как ты узнала? — повторяюсь я. — Мой нос, — говорит она, — господи, мой драгоценный нос, что он сделал из тебя? Она касается молниеносно моего лица, губы… и отдергивает руку моментально. |