Книга Сара, страница 27 – Дж. Т. Лерой

— Заштукатурим его… ну, хотя бы… кстати, знаешь, ведь я занималась в школе красоты. — Взяв кисточку, она окунула ее в глазную тень коричневого цвета.

— Когда-нибудь открою магазин для моделей в Голливуде. — Она мечтательно закусила деревянный кончик кисточки. — Или сама стану моделью.

— Меня возьмешь?

— Стой тихо. — Она стала водить кисточкой вдоль переносицы, легкими движениями, словно смахивала пыль. — Ладно, посмотрим, сможем ли мы исправить твой негритянский рубильник.

Я пытался заглянуть в зеркало, как там обстоят дела, но она не давала сдвинуться с места.

— Ну вот, а теперь пустим тон посветлее. — И намазала нос еще чем-то похожим на крем. — Теперь разотрем хорошенько… посмотри на меня.

Я посмотрел, уже дрожа от нетерпения.

— Так можно мне… с тобой?

— Взгляни, — подтолкнула она к зеркалу.

Вдоль моего носа пролегали светло-коричневые полоски на манер индейской боевой раскраски.

— Отличный камуфляж, — одобрительно кивнул я.

— Ну вот, а теперь глаза. Глазки у тебя мои, так что, можно считать, тебе повезло. Зажмурься.

Кисточка заскользила по векам, ее дыхание, отдающее теплым кофейным ароматом, коснулось моей щеки.

— Смотри вверх, теперь влево… вправо, сморгни… еще раз.

Казалось, будто она наносит мне на веки загадочные письмена. Я хотел, чтобы это не прекращалось никогда.

— Посмотри на меня!

Эта картина навеки запечатлелась в моем сознании: лизнув кончик пальца, она осторожно проводит им у меня под глазами. Такое я видел в передаче из мира животных. Этот жест был вроде того, как мать срыгивает пишу в клюв своему птенцу. Я был на седьмом небе от счастья, готов был задушить ее в объятиях.

— Можно посмотреть? — нетерпеливо хлопал я руками по бокам.

— Нет, ты еще недоделанный. Посмотрим, что можно сделать с твоими губами… тут тебе не слишком повезло: толстый нос, а губы тонкие.

Я провел пальцем по своим тонким губам. Да, никакого сходства. У нее были выпуклые, алые, блестящие.

— Смотри сюда, — она прицелилась красным карандашом.

Я тут же испуганно поджал губы.

— Не-е-ет… наоборот, выпяти. Да что ты выделываешься! — несколько раздраженно заметила она. — Ты видел, чтобы я так поджимала губы, когда крашусь? — Я помотал головой. — Губы должны быть в естественном состоянии.

Карандаш зачертил вокруг рта.

— Вот так… великолепно. А сейчас…

С замиранием сердца я услышал, как она открывает помаду. Восхитительный, ни с чем не сравнимый звук. Я уставился в белый пробковый потолок трейлера. Она стала красить мне губы. Я следил за движениями мамы, такой близкой сейчас, заглядывающей мне в рот: Она заметила мой взгляд, и я поспешно отвел глаза в сторону.

— Ну, вот… — она промокнула губы кусочком туалетной бумаги.

Миллион раз я повторял это подсмотренное у нее движение, но сейчас на бумаге остался красный след поцелуя. Я засмеялся, пытаясь заглянуть в зеркало.

— Подожди! Еще не все! — она схватила меня за голову. — А как же румяна?

— Да, да, конечно, — чуть не завопил я. — Пожалуйста. Обязательно румяна!

И проследил, как большой мохнатой кистью она припудривает мне щеки и потом все лицо.

— Нос не будем подчеркивать, не так ли, плосконосый негритенок?

— Угу.

— Значит, почти готово. Закрой глаза. — Она распылила сверху блестки, держа ладонь козырьком, чтобы не попасть мне в глаза, и этот жест снова заставил мое сердце вздрогнуть от радости.

— Можно посмотреть?

Она оглядела меня, как художник свое творение.

— Давай.

И повернула меня лицом к зеркалу. Я сморгнул несколько раз, не в силах поверить. Я не мог узнать себя в отражении. Это были ее глаза — подведенные и раскрашенные, только чуть поменьше. Губы мои стали полными, почти как у нее, и атласно-красными. И главное — я теперь почти не замечал своего носа. Он просто перестал бросаться в глаза.

— Ну как?

— Замечательно. Я… просто не узнаю себя, — благоговейно прошептал я.

— Видишь, я же говорила, что тебе следовало родиться девочкой.

— Я знаю, — пробормотал я и закусил губу.

— Перестань! Ты портишь это лицо.

— Прости.

— Теперь можешь радоваться, что я не стригла тебе волосы накоротко. — Она взяла электрощипцы для завивки.

В самом деле, я привык к волосам, и мне нравилось, что в магазинах меня принимают за сестренку Сары и говорят, как мы похожи. Иногда я даже получал за это конфеты. И лишь однажды разубедил того, кто обращался ко мне с таким комплиментом:

— Она моя мама — и я вовсе не девочка!

Высокий прыщавый дядька за мясным прилавком нагнулся ко мне:

— Прошу прощения…

И, ухватив меня рукой за волосы, грубо дернул — видимо, чтобы убедиться, что это не парик.

Сара рассмеялась.

— Она у нас такая… шутница. Скажи дяденьке спасибо!

Потом она молча перекладывала продукты в багажник. Я забрался на заднее сиденье, где привык ездить с раннего детства, вне зависимости, был с нами ее парень или нет.

— Садись вперед, — бросила она. Посмотрев, как она заводит машину, я вдавил прикуриватель.

— Мне нужно подстричься! — твердо сказал я, чувствуя себя окрепшим в своем праведном гневе. Ничего не сказав, она тронулась с места. — А то все называют меня девчонкой. А я никакая не девочка. Даже Келвин! — Прикуриватель выпрыгнул, она вставила его обратно и стала монотонно напевать себе под нос. — Что неясно? Я не девчонка и хочу подстричься! — крикнул я, развернувшись к ней. Она выехала на дорогу. — Хочу подстричься, подстричься хочу! — забарабанил я кулаками по сиденью. — Дедушка запрещал отпускать такие длинные волосы! — язвительно добавил я.

Машина резко затормозила.

— Жди здесь, — сказала она, спокойно улыбаясь.

— А?

— Сейчас приду. — Она достала помаду.

— Куда ты собралась? — Злоба моя мгновенно испарилась. Я тщетно пытался удержать ее. — Мы идем в парикмахерскую?

Она молча показала на крошечный деревянный домик.

— Это участок шерифа.

И одарила меня ослепительной улыбкой, в которой блеснули зубы.

— Я сдам тебя. Ты меня достал.

В желудке екнуло. Я сглотнул ком.

— В чем дело?

— Ты гадкий мальчишка. Злой. — Она распахнула дверь.

— Нет! Погоди!