Книга Их последняя встреча, страница 73 – Анита Шрив

— Короче говоря, я просматривал список учащихся, которые собираются поступать в колледж, и не увидел вашего имени.

— Да.

— Вы не подали заявления.

Линда отстегивает заколку для волос, потом снова возвращает ее на место.

— Нет.

— Могу я спросить почему?

Она проводит пальцем по бежевому пластмассовому покрытию стола.

— Не знаю, — говорит она.

— У вас огромный потенциал. — Он по-прежнему тычет соломинкой в свой кофе. — Вы очень ясно формулируете предложения. Ваши письменные работы логичны. Стоит ли говорить, что это достаточно редкое явление в сочинениях учащихся?

Она улыбается.

— Можно задать личный вопрос?

Линда кивает.

— Причины финансовые?

Она все подсчитала: даже со всеми деньгами от чаевых ей не осилить плату за учебу, а она откладывала не все свои заработки. Плата за обучение, жилье и питание составляет три с половиной тысячи долларов. И это только в первый год.

— В основном да.

Линда не объясняет, в чем настоящая причина: ей трудно себе представить, как сказать об этом тете, которая решит, что это очередная попытка Линды быть лучше ее, лучше двоюродных братьев и сестер.

— Вы знаете, что существуют стипендии.

Она молчит.

— Сейчас только конец января, — продолжает он. — Вероятно, уже поздно для официальной подачи заявления, но я знаком с некоторыми людьми, как и мистер Хэнсон. Мы кое-куда позвоним. В этом я могу вам помочь.

Линда, смущенная, смотрит на Донни Т. А он подает заявление в колледж? Станет ли он вором, игроком, банкиром? Она не знает даже, куда подал заявление Томас. Она наложила на эту тему табу.

— Дома все в порядке? — спрашивает мистер К.

Дома все просто отлично, думает она.

— Сделайте мне одолжение, хорошо? — просит он. — Пообещайте, что зайдете в мой кабинет и посмотрите каталоги некоторых колледжей, которые у меня есть. Вы знаете про Тафте? Бостонский университет?

Она кивает.

Он замечает крест.

— Бостонский колледж [75] ? — спрашивает он. — Католический колледж.

Линда снова кивает, не видя, почему бы не согласиться.

— Сегодня днем? Вы свободны на восьмом уроке?

— Да.

— Хорошо. Так и сделаем.

— Ладно.

Он выбирается из-за стола.

— Что у вас в этом семестре? Двадцатый век?

— Да.

— «Из сна своей матери я впал в Состояние / И горбился в его чреве, пока не замерз мой мокрый мех».

Линда улыбается.

— Рэндалл Джаррелл, — говорит она.

Она садится в автобус, который останавливается сразу за стоянкой для учеников. Водитель прищуривается, когда она входит.

— Я плохо себя чувствую, — объясняет она. — Я не прогуливаю.

Она едет по Мэйн-стрит, на Спринг, на Фицпатрик, на Нантаскет-авеню, думая, что, возможно, успеет сделать это и вернуться вовремя на встречу с мистером К. Она знает, что если будет думать о том, что собирается сделать, то потеряет самообладание, и потому не думает.

Вокруг нее весь мир тает. Искрится, течет и ломается, сбрасывает огромные глыбы льда с крыш, ледяные веревки — с телефонных столбов, фантастические сосульки — из водостоков. В автобусе слишком жарко, и она распахивает пальто. До восьмого урока у нее еще два занятия, и ей придется придумать уважительную причину своего отсутствия. Возможно, она сошлется на мистера К.

Линда выходит на остановке возле церкви Святой Анны. Дом пастора — рядом с церковью. Если бы не ощущение срочности, она бы повернулась и возвратилась в школу. Линда заставляет себя идти вперед, хотя понимает, что ее просьба может быть встречена с насмешкой. Это самый мужественный поступок, который она совершает с тех пор, как прыгнула в океан.

Она поднимается по каменной лестнице и стучит в тяжелую деревянную дверь.

Ей отвечает молодой священник. Линда видела его раньше, со скамьи в церкви, но сейчас, вблизи, замечает, что он похож на Эдди Гэррити. Его воротничок сдвинут в сторону, в руке у него салфетка.

— Вы можете выслушать мою исповедь? — спрашивает она.

Священник удивлен.

— Исповеди выслушивают в субботу днем, — говорит он беззлобно. Быть может, он двоюродный брат Эдди — у него такие же золотистые волосы и тощая фигура. Добродетельный двоюродный брат. — А сегодня не суббота, — напоминает он.

— Я знаю, — говорит Линда, — но я должна сделать это сейчас.

— Сейчас я обедаю, — произносит он.

— Простите. — Линда готова уйти. Вероятно, это грех — желать большего, чем имеешь право. — Я подожду, — просит она.

Молодой священник медленно подносит салфетку к губам.

— Входи, — приглашает он.

Она вступает в обшитый панелями темный коридор, где единственным источником света служит электрический канделябр. Из дальней комнаты слышится позвякивание столовых приборов. Кто-то разговаривает.

— Тебе не надо сейчас быть в школе? — удивляется священник.

— Надо, — отвечает она.

— В школе будут беспокоиться?

— Нет.

— Ты в каком классе?

— В выпускном.

— Если мы это сделаем, ты вернешься в школу?

— Вернусь.

— Я не буду спрашивать, как тебя зовут.

— Да. Спасибо.

— Следуй за мной.

Она идет за молодым священником из коридора в маленькую приемную. Если бы не кресты, это помещение напоминало бы комнату, где монарх принимает иностранного сановника. Два кресла, стоящих рядом у входа. У стены два дивана такого же типа. Кроме этой мебели, в комнате нет ничего.

Она смотрит, как священник выдвигает кресла в центр комнаты, поворачивает их спинками, чтобы сидящие не видели друг друга, потом жестом приглашает ее сесть в одно из них.

Линда ставит свою сумочку на пол рядом с креслом и снимает пальто. В ней растет беспокойство. Невероятно, неужели она действительно расскажет о своих грехах в этой комнате, где они сидят спина к спине, — ничем не скрытые, не находясь в исповедальне?

— Отец, прости меня, ибо я согрешила, — начинает она чуть слышно.

Сначала стоит продолжительная тишина.

— У тебя есть грехи, в которых ты желаешь исповедаться? — подсказывает священник. Его голос кажется то ли скучающим, то ли усталым.