Онлайн книга «Три прозы»
|
А я убеждала ее, что она идет на поправку. Иногда вместо маминой больницы я оставалась сидеть с Янкиными детьми, и это было моей отдушиной, я будто приходила в себя, восстанавливала в себе то, что отбирала мама с ее раком. Я их так и называю – Янкины дети. Им нравится. И не перестаю удивляться, как же они быстро растут – еще только что Костик стоял в перевернутой табуретке, потом все время хотел идти на мост через железную дорогу смотреть на чучу, а теперь уже пошел в школу! Ужас! Я ходила покупать ему тетрадки, пенал, ручки, карандаши, ранец. Янка счастлива была от всего этого избавиться. Они меня любят. Один раз Костик подарил мне спичечный коробок: – Только открывай осторожно! – Что там? Приложил мне к уху, внутри что-то шебаршилось. Он поймал мне жука. – Тетя Саша, возьми его себе домой, он будет у тебя жить, чтобы тебе не было одной скучно! Чудо мое! Заботится, чтобы мне не было одиноко. Я с ними забывала обо всем, о маминой болезни, о клинике, о том, что на свете есть рак. Достаю из сумки продукты, кладу на стол молоко, сок, печенье, а они кричат: – Ура! Молоко! Ура, сок! Ура, печенье! И я начинаю кричать с ними: – Ура! Ряженка! Ура! Сгущенка! Ура! Бублики! И мы счастливы от ничего, просто так. В туалете я приспособила старшему маленькую скамеечку, чтобы он писал не в горшок. Он ужасно гордился тем, что писал в унитаз, как взрослый, приподнимаясь на носки и заливая мне пол. Теперь скамеечка по наследству перешла младшему. У него помимо прочих детских болезней еще и фимоз. Долго надеялись, что обойдется без хирургии, но невозможно смотреть, как ребенок каждый раз мучается. Люблю мыть их – особенно летом, когда они прибегают с улицы грязные, потные. Отмываю их в ванной, оттираю мочалкой от грязи ноги – загорелые, в белых перепонках от сандалий. Они безобразничают, разбрасывают пену по ванной, брызгаются. Я вся мокрая. Мы хохочем. Мою им головы шампунем, они визжат, волосы под пальцами шелковистые. Смываю душем. После ванны растираю их полотенцем, и мы смеемся от того, как звонко скрипят под пальцами чистые волосы. Устану, прилягу отдохнуть, а Игорек устроится рядом и ездит по мне машинкой – как по горам. Урчит, изображая мотор. Так приятно! Разумеется, не обходится без ссор, и слез, и криков. Ссорятся и дерутся из-за любых пустяков. Кончается все всегда победой старшего. Однажды не могли поделить игрушку, я сказала отдать ее младшему, тот через минуту прибегает в слезах. – Игорек, что случилось? Захлебывается, не может ничего сказать. Зову Костика, тот удивленно разводит руками: – Ты сказала отдать ему, я и отдал! А Игорек: – Да, но сначала окунул в унитаз! Один раз застала их за игрой в доктора – измеряли друг у друга температуру пальчиком в попке. Ну что с этим делать! Янка тогда снова забеременела, хотя до этого рожать больше не хотела, жаловалась: – Что это за грудь? Как яйцо всмятку! А было как вкрутую! И кожа на ногах как карта! Смотри, вся в речках! А я посмотрела на ее грудь – прозрачную, в голубых прожилках, с темно-коричневыми сосками – живую, работающую, нужную – и позавидовала. Янка всерьез думала о перевязке труб: – Ну куда мне еще? Я вспоминала, как Янка рассказывала о Костике, которому сказали, что у него будет братик – детский ужас, что он не единственный во Вселенной: – Зачем вам мальчик? У вас уже есть мальчик! А когда Игорек родился, Костик так был восхищен появлением младенца в доме, что даже не ревновал. Однажды он попросил меня завернуть его в одеяло и поносить, как новорожденного. Я завернула и стала ходить с ним по комнате. Он засунул большой палец в рот и закрыл глаза. Потом расхохотался и стал брыкаться: – Отпусти! Отпусти! А я не хотела отпускать. У Янки в семье все уже начало рушиться, и мне казалось, что этот ребенок поможет им снова сблизиться. До этой беременности мне приходилось выслушивать: – Лежит молча, отвернувшись лицом к стене, потом встает, приходит на кухню и сбрасывает на пол ужин! Жаловалась на мужа, что он в детстве один был у мамы в семье и вот теперь ведет себя как избалованный ребенок – придирается, орет, просит прощения, закатывает истерики. – И посуду ни разу не помыл! Утешаю ее: – Но у тебя такие чудесные дети! Она ответила: – Сашка, поверь, дети – не заменитель любви. Как-то сказала с горечью: – Наконец поняла по-настоящему, что такое семья – научиться жить в аду и скрывать это ради детей. Они давно уже начали ругаться. Один раз Янка после скандала прибежала ко мне с мальчиками и осталась ночевать. Утром муж приехал просить прощения, звонил, стучал, грозился высадить дверь – Янка не хотела пускать, но дети завыли. Я отворила, он уже опять в ярости, что не хотели ему открывать. Снова крик. Бедные мальчишки! Они бросались с кулачками то на папу, то на маму. Кончилось все совершенно водевильной сценой примирения и отправлением семейства восвояси, а я осталась лежать с мигренью. Потом Янка еще начала меня жалеть: – Сашка! Я тебе кого-нибудь найду! Тебе нужно замуж! – Зачем? – Не знаешь, зачем выходят замуж? – Нет. – Чтобы заполнить пустоту. Вот мы ругаемся, даже на людях, орем, хлопаем дверьми, бьем посуду, он сжимает кулаки, у меня слезы. А потом, после этой разрядки, опять любим друг друга. Я без этой ярости не смогла бы. Теперь, когда Янка снова ждала ребенка, они вроде успокоились. Когда приходила к ним, он обнимал жену и клал руку на растущий живот, улыбался по-детски: – Ну вот, теперь у меня будет наконец дочка. Мы ведь постарались, да? Янка разглядывала свой живот перед зеркалом, задрав кофточку, и мы все, и дети, и Янкин муж, смотрели на него, и каждому хотелось провести по вертикальной коричневой черте и нажать на выступивший пупок, как на звоночек. Так и нажимали по очереди: – Бип! Бип! Мы тебя ждем! Когда выпал первый снег и завалило весь город, мы пошли лепить во дворе снежную бабу, катали огромные комки. А когда баба была готова, Игорек подошел к ней, погладил варежкой по выпяченному снежному животу и сказал: – Как мама! А моя мама перед второй операцией месяц провела дома, и мне пришлось взять отпуск, чтобы ухаживать за ней. Готовила ей травяные чаи и протертые супы. |