Книга Зимняя кость, страница 7 – Дэниэл Вудрелл

— Давненько, Горошинка. — Потом, раскинув руки, а ноги оставив на полу, растянулась возле ребенка. — Тебе как будто грустно из-за меня сюда заглядывать.

— Не только поэтому.

— А что еще?

— Все как-то наваливается, вот и все.

— Ну так расскажи.

Ри села на хлипкий стул, подняла ноги Гейл, положила их себе на колени. Сгорбилась, не поднимая взгляда, и стала растирать подруге икры и лодыжки, а сама меж тем рассказывала о папе и законниках, папе и доме, себе самой и мальчишках, о скрипочке Вельзевула. Свет в окне пригас от сумрачного к мрачному, потом опять стал сумрачным, а Флойд по-прежнему время от времени подпевал припевам в наушниках и мычал тексты трэш-металлистов подкладкой под рассказ Ри. Терла она энергично, пока не договорила.

— Ридз-Гэп? А это где, вообще?

— За Дортой, на арканзасской стороне. Она в детсадике работает.

— Надо у него спросить. Он ключи держит.

— Скажи, за бензин я отдам.

Гейл скатилась с кровати на ноги, удалилась к занудному голосу. Не прошло и минуты — вернулась к Ри, сказала:

— Не пускает меня за руль.

— Ты сказала, что я за бензин плачу?

— Сказала. Все равно не дает.

— Почему?

— Он мне никогда не говорит почему. Нет, и все.

— Ай, Горошинка. — Ри покачала головой. Все лицо у нее будто молоком свернулось. — Терпеть не могу.

— Чего? Что ужасного, чтоб такую рожу?

— Да так что-то грустно, блядь, до того грустно, когда ты говоришь, что он не дает тебе что-то делать, а ты берешь и не делаешь.

Гейл жесткой веткой упала на кровать, вжалась лицом в простыни.

— Как выйдешь замуж — все по-другому.

— Наверняка. Иначе как же? Раньше ты никогда не прогибалась. Вообще никак.

Гейл стремглав развернулась и села на край кровати. Нед загулил, взмесил воздух крохотными кулачками. Голова Гейл поникла, и Ри потянулась к ее волосам, ухватила длинные рыжеватые пряди, развела их кончиками пальцев, сунулась лицом, вдохнула запах.

Гейл тихонько спросила:

— Ты чего делаешь?

— Колтуны распутываю, милая. У тебя все волосы свалялись.

— Ничего не свалялись. — Гейл оттолкнула руку Ри, но смотреть на подругу не стала. — И нет у меня никаких колтунов. Нам с Недом пора вздремнуть. Я как-то вдруг устала. Потом еще увидимся, Горошинка.

Ри медленно поднялась в полусумраке, отпихнула ботинком стул, натянула на голову зеленый капюшон, потом сказала:

— Только — я всегда за тебя, не забывай.

Когда Ри выходила из трейлера, Флойд стоял на углу крылечка и орошал дугой мочи стенку мусорного сарая. Струя билась в стену и дымилась, дымилась и вскипала краткой пеной, соскальзывая со стены в сугроб. Горячие капли буровили снег и оставляли желтушные кляксы и каракули. Он не прекращал ссать, ежась в одной майке, весь нахохлился на ветру, затем сказал:

— Как думаешь, сегодня похолодает?

— Не сегодня, так завтра.

От стены сарая легкими волоконцами шел пар, а Флойд через плечо посмотрел на Ри. Произнес:

— Думаешь, смекаешь, а нет. В смысле, сама бы как-нибудь взялась да попробовала. Нажралась как-нибудь вечером вдупель, а утром уже с женой, которую и не знаешь толком.

— Я ее очень хорошо знаю.

— Н-да уж, девочка, сама б нажралась хорошенько вечером да родила себе кого-нибудь. Я серьезно.

— Нет, спасибо. У меня и так уже двое. Не считая мамы.

Дуга Флойдовой мочи обвисла и ослабла, пока он не стряхнул последние капли.

— Никому тут не хочется быть мерзким, — сказал он. Чуть попрыгал на месте, застегивая молнию. — Просто тут никто пока не знает всех правил, а оттого всех и потряхивает.

Ри двинулась звериной тропкой вверх по склону, по кустам, через лысый пригорок, и вниз, к соснам и хвойному запаху, к той праведной тени и тишине, что бывает только в соснах. Под деревьями, чьи низкие ветви стелятся по-над свежим снегом, приют для духа крепче, чем какие бы то ни было церковные скамьи и кафедры. Ри задержалась там. Села на большой думательный камень в соснах, прицепила наушники. Попробовала свести импортные звуки с тем, что ее окружало, выбрала «Альпийские сумерки». Но этот шум ветра в горах слишком уж идеально совпадал с видом вокруг, и она переключилась на «Звуки тропической зари». Над головой из веток высвобождался снег, пудрой сеялся сквозь хвою, а Ри слушала, как развертываются теплые волны, слышала многоцветных птиц и, может, мартышек. Чуяла запах орхидей и папай, ощущала, как на мелководье у пляжа радугой собираются рыбки.

Там просидела, пока у нее от большого думательного камня не замерзла попа.

Серое совершенно затянуло небо и окна — как гвоздиками прибили. Мамина голова макнулась в кухонную раковину, ее волосы там волнились, заполняя собою все. Казалось, ее целиком охватило великолепное наслаждение, она целиком растворилась в этой радости — дочь возится с нею — и мурлыкала, когда пальцы Ри терли ей череп, вздымая шапку белой пены, которая смывалась из Бабулиного антикварного кувшина для лимонада. Пальцы у Ри крепкие, под ними кровь приливала к корням волос, вся голова аж звенела. Мальчишки сидели на стойке — близко, на них летели брызги, — завернутые в одеяла, и смотрели, как она трет, намыливает, полощет. Ри часто поглядывала на них, чтоб не отвлекались. Кивала на мамину голову: мол, ловите как?

Гарольд сказал:

— У тебя там пена осталась.

— Следующим заходом смоем.

Сынок мелко кашлянул и спросил:

— А сироп еще остался?

— He-а. Что-то он вам сильно понравился.

— Зато от него потом не першит, хорошо.

Со свесов крыши опускались сосульки, ловили капли растаявшего и удлинялись, толстели шипами зазубренного мороза, застили собой все окно над раковиной. Солнце на западе совсем захирело — блеклый мазок за второсортными тучами, низко. На плите кипел бульон из оленьих костей, от него шел утешительный запах.

— Потом, может, еще вам намешаю, а пока сюда смотрите. Как я ей голову мою.

Гарольд сказал:

— У нее все равно мыло в ушах.

— Да и черт с ним, с этим мылом, — смотри, как я вам показываю. В общем, хорошенько намылить и смыть, а потом надо кондиционер плюхнуть, но у нас только уксус годится. Поэтому берем уксус. Смотрите внимательно, сколько мешаю.

За внимание мальчишек сражался телевизор.

В такой глуби долины ловил он паршиво, и принимали они всего два канала, но лучше всего шло общественное телевидение из Арканзаса, а у них скоро начинались вечерние передачи, которые мальчишки обожали. На экране возник улыбчивый песик в блестящих доспехах — он скакал по разным эпохам, гонялся за приключениями и пониманием истории [2] . По кухне разнеслась уксусная вонь, и Ри опять склонилась над мамой, а мальчишки слезли со стойки и нацелились в гостиную, к мудрому песику.