Онлайн книга «Обращение в слух»
|
Ну, первое время — приехал в субботу, действительно. А в один прекрасный день уехал в пятницу, и в субботу нет, и в воскресенье нет. А чтобы ребёнка в детский сад — ему же надо одежду? Я постирала, всё приготовила… Поезд оттуда приходит в семь вечера, а обратно шёл в полдевятого. Семь, семь пятнадцать, семь тридцать, восемь — их нет. Я думаю: ну, сейчас я проверю, чем он занимается и где ребёнок. Я в полдевятого сажуся в первый вагон — а там всего одну остановку. Просто речку переезжаешь — и остановка. Я выхожу из первого вагона… А вагоны вот так полукругом — и у меня голова поворачивается, и я вижу: он выходит с последнего вагона! Меня не видит. Иду бегом. У свекрови свет не горит. Я свекрови в дверь: тук-тук-тук! Она спит. Я говорю: «А где Генка?» Она: «Ой, да я не знаю…» Я говорю: «Как это так? вы мать, он забрал к вам ребёнка — не знаете? А ребёнок где, Слава?» Она: «Да он с Ольгой» (это значит, с золовкой, с его сестрой). Золовка рядом жила. Захожу к ней — ребёнок мой ползает. Ну, в нормальном состоянии, накормлен, всё. Я говорю: «Генка где?» Она: «М-м-м, м-м-м…» Я говорю: «Как это так! Где Генка есть?! Он забрал ребёнка, что „я тебя освобождаю от всех забот“, чтобы мне было „легче“… Ребёнка не привёз, сам где находится? Время — девять часов вечера, ноябрь месяц!» «Ну, я не знаю…» Я говорю: «Хорошо. Собирай ребёнка!» А чтобы оттудова мне уйти — уже поезда никакого нету, — мне нужно идти пешком час. Ноябрь месяц. Я ребёнка побыстрей одеваю, как смогла — одни штанишки не успела одеть, я говорю: ничего, на ходу… И от дома где-то прошла с полкилометра. Шла как? Быстрей-быстрей. А чтобы перейти речку — обязательно через мост. А когда поезд идёт, то нужно стоять ждать, пока поезд пройдёт, а потом уже идти. И перед тем, чтобы мне заходить на мост — идёт поезд. Я стою — и из-за угла, из леса он выскакивает. Он домой пришёл — меня нету. Ему сказали, что я взяла… значит, я пошла пешком… и он меня догнал! Он у меня ребёнка выхватывает и берёт меня прикладывает на железную дорогу… (плачет) На рельсы кладёт!.. к поезду… ребёнок… Ребёнок помнит всё до сих пор… Наливайте водички, да… (пьёт) Ну что? я женщина, как говорится… Что я могла против мужика устоять… или удержать… Конечно, он у меня ребёнка отор… отобрал. И ушёл. Как говорится, жизнь дороже… Ребёнок тоже… Но здесь было выбирать — или жизнь, или как хочешь… Конечно, он забрал ребёнка обратно — а я своей дорогой. Пошла с крокодильими слезами. Вот не знаю, я сколько раз говорю: если был бы какой-нибудь журналист — и описать о моей жизни, моей судьбе — это просто мрак! Я так и называю: не жизнь, а мрак. Никто не поверит, что может быть такое. Что человек выдерживает такие испытания… Значит, это всё было в ноябре месяце. Потом мы снова ругалися, и никакого он, как говорится, отношения не поддерживал. Двадцать второго декабря… какой день недели был, я не помню сейчас, но двадцать второе декабря — это точно. Он пришёл с работы, заходит в этот сарай, где мы жили, и говорит: «Собери мои вещи». Я говорю: «Тебе надо — ты и собирай. Пожалуйста, полки свободны, все твои вещи лежат». Я пошла, позвала хозяйку, чтобы было всё при свидетелях. Она пришла, говорит: «Ген, ну как же тебе не стыдно! Ты посмотри, какая она у тебя хозяйка: что поесть приготовить, что постирать, что убраться… Уголь сама выписывала — привезла, дрова сама выписала — привезла… Ты дрова не таскал, она сама всё на свете перетаскала… Разве тебе не стыдно? Ты такую хозяйку не найдёшь. Подумай, подумай…» Ну, он собрал вещи, она думала, что всё — а он ждал, когда она уйдёт, чтоб забрать деньги. Денюжки-то в коробочке лежат же! Там было четыреста десять рублей. Это большие деньги. Хозяйка ушла, он: «А деньги?» Я говорю: «Дели пополам». А он говорит мне: «Ещё-ё не хвата-ало!» Достаёт эту коробочку, четыреста рублей забирает — десять рублей мне оставляет. Я говорю: «Ты что, с ума сошёл? Мне нужно жить с ребёнком, мне двадцать рублей только нужны заплатить за жильё!» А он говорит: «Я знаю, ты женщина крепкая, сильная — выкрутишься!» А? Хорошо?! Хорошо… Но вот так появился сын у меня. После этого на Новый год я беру отпуск и приезжаю сюда в Успенское. Приезжаю, сестре всё рассказываю, а она говорит: «Ну и чего ты? Живёшь ты в сарае: ни дома у тебя, ничего. Давай, — говорит, — у нас санаторий Четвёртого управления, съездием туда в отдел кадров: может, тебя возьмут поваром?» И мы едем четвёртого января в отдел кадров. Мои данные все записывают, и я еду домой. И семнадцатого марта приходит мне вызов отсюдова из Четвёртого управления! Это был семьдесят ровно восьмой год. Семьдесят восьмой год. Мне приходит вызов, что «мы приглашаем вас на работу», что «вам в течение трёх лет обеспечено жильём-квартирой, а ребёнку предоставлено место в детском саду». Я два дня хожу, а в душе вот играет такая жизненная… «Что делать? Ехать? Не ехать? Как?..» Ребёнок, тем более, маленький, это тоже, как говорится… Как жизнь пойдёт?.. И девятнадцатого марта у меня день рожденья. Там в столовой накрыли стол, посидели, всё, от души, всё на свете. И у меня была Харченко такая, дай бог ей здоровья, Надя. Надежда. А отчество забыла. Она говорит: «Галь, я не пойму — у тебя чего-то не то». Я говорю: «Надь, я не знаю, как быть, что мне делать и с кем посоветоваться». Она: «Давай выкладывай, что случилось». Я говорю: «Надь, слава богу, ничего не случилось, но ты знаешь — меня приглашают на работу в Москву». Она: «И что ты?» Я говорю: «Я не знаю, как быть». Она мне говорит: «Ты с ума сошла? Брось всё, собирай манатки и поезжай! Если вдруг там не получится у тебя — я всегда тебя на работу обратно возьму». И вот эти её слова. Я говорю: «Надь, спасибо тебе!» И вот я приехала сюда — и отработала здесь двадцать три года поваром. Кухня — мы находились в подвале: окошечко вот такого размера — но высоко, только свет пробивался. Мы работали с четырёх утра и до девяти вечера. Начальство приходило, требовало с нас. Нас гоняли за всё. Они приезжали туда отдыхать, любовались природой — как красиво, как хорошо! Отдыхали: у них были спортивные секции, развлечения, всё на свете… Вам было обидно? Ну… это же закономерность рабочая. Потому что они же чиновники, а мы рабы. Обычный человек не мог приехать туда отдыхать. Все это прекрасно понимали, здесь обиды не могло быть. Мы ж не приехали веселиться и гулять. |