Книга Приключения Оги Марча, страница 165 – Сол Беллоу

Действительно, чем я могу заниматься и как жить, не будучи больше на содержании богатой женщины, не играя в покер, не приручая орлов? Вот что она подразумевала.

— Мне было нелегко что-то выбрать и определить для себя род занятий. Но теперь я пришел к выводу, что больше всего мне подходит быть учителем. Хочется иметь собственный дом, семью. Я устал от неприкаянности.

— О, так ты любишь детей? Из тебя выйдет хороший отец.

Она так мило это сказала и так обрадовала меня этой похвалой, что мне захотелось отдать ей все на свете, все сделать для нее, все, что в моих силах. В голове моментально возникли причудливые конструкции и радужные перспективы. Может, ради меня она изменит свою жизнь. Если у нее есть мужчина, возможно, она его бросит. Либо он попадет под машину. Либо вернется к жене и детям. Наверно, и вам, читателям, ведомы такие пустопорожние мечтания. А вы, силы небесные, явите милость и не судите меня слишком строго за мой полет воображения. Я чувствовал жжение в груди и не мог смотреть ей в глаза. Она ослепляла меня.

На ней были бархатные домашние туфли на шнурках; темные волосы, уложенные в затейливую прическу, оранжевая юбка; глядела она мягко и ласково. «Неужели можно так хорошо выглядеть и не иметь любовника?» — думал я, и мысль эта наполняла сердце тревогой.

Ну а чем занималась она? Получить ясный ответ оказалось затруднительно. Она перечислила множество дел — женские колледжи, карьера певицы, фортепиано и так далее, о чем свидетельствовали и театральные фотографии, и старенькая, десятых годов, швейная машинка, наличие которой я связал с пошивом театральных костюмов; на стенах висели ее картины — цветы, апельсины, кровати, обнаженные фигуры в ванне. Была упомянута и работа на радио, в USO [202] и кабаре «Стейдж-дор кэнтин». В общем, успевай только следить.

— Тебе нравится мой дом? — спросила она.

Собственно, речь шла о гостиной, длинной, с высоким потолком и старомодной роскошной лепниной в виде груш и музыкальных инструментов. Комнатные растения, пианино, широкая резная кровать, аквариум с рыбками, кот и собака. Собака была в летах и дышала тяжело, с присвистом. Кот заигрывал со Стеллой, царапая ей ноги. Я быстро отфутболил его, отогнав газетой, но Стелле это явно не понравилось. Кот прыгнул ей на плечо, и когда она сказала: «Поцелуй, Джинджер, поцелуй», — принялся лизать ей лицо.

Через дорогу находились какие-то пошивочные мастерские, и сквозь зарешеченные окна вылетали лоскуты материи. Гудели самолеты, разрезая синеву на пути из Британии в Калифорнию. Стелла разлила принесенное мной вино. Выпив, я почувствовал пульсацию и боль в голове на месте травмы. Я был возбужден и охвачен любовным трепетом, но считал невозможным оскорбить ее достоинство — хотелось уйти от того ее образа, который преследовал меня еще со времени Куэрнаваки. Почему она должна верить моим теперешним чувствам? Может, мне и самому не стоит им верить? Что, если она подобна Крессиде, по выражению Эйнхорна, характеризовавшего так Сисси Ф.?

— Я хочу отдать тебе деньги, которые ты так любезно мне одолжил.

— Пожалуйста, не надо. Я не из-за этого пришел.

— Но возможно, сейчас они не были бы для тебя лишними.

— Да я еще не истратил жалованье за прошлый месяц!

— Отец присылает мне деньги с Ямайки. Он сейчас там обосновался. На них, конечно, не проживешь. В последнее время я не очень-то обеспечена.

Это была не столько жалоба, сколько надежда на лучшее будущее.

— Оливер сильно меня подвел. Я ведь целиком от него зависела. Считала, что люблю. А ты любил девушку, с которой тогда был.

— Да, — ответил я, радуясь, что не лгу.

— Представляю себе, как она меня ненавидела.

— Сейчас она где-то на Тихоокеанских островах, замужем за капитаном.

— Прости.

— Не извиняйся. Это древняя история.

— Я очень раскаивалась потом, чувствовала себя виноватой, но ты единственный согласился мне помочь. Я и представить себе не могла…

— Я рад, что сумел посодействовать. Ну а что касается дальнейшего, то я просто не удержал свои чувства.

— Приятно, что ты так считаешь. Но знаешь… теперь это дело прошлое, поэтому могу признаться… мне тогда показалось, что мы в одинаковом положении. Ведь сколько разговоров было, будто она…

— Поехала охотиться без меня. — Я искренне надеялся, что Стелла не заговорит о Талавере. _

— Ты тоже, сам того не зная, вляпался в неприятную историю. Впрочем, может, ты и заслужил неприятности, также как и я. Поделом мне! Я же с ним в Голливуд метила, а Мексика была маленьким отклонением от маршрута. Он собирался сделать из меня звезду. Ну не смешно ли?

— Вовсе нет! Из тебя могла бы получиться настоящая звезда. Но как Оливер собирался это осуществить, зная, что его ждет тюрьма?

— На время он отложил свой план. Пока я влюблена.

Слово это ударило меня будто током.

— Я возносилась все выше и выше, в иные сферы, изобретая преступные уловки во имя достижения цели.

Кот терся о мои ноги. Казалось, что страсть переполняет меня и сейчас хлынет наружу через нос, вместе с кровью. Я ощущал себя то тяжелым, то невесомым как перышко, готовым устремиться ввысь и влиться в неземной хоровод душ, легких и светлых, как ее душа.

— Нет, хуже, чем смешно, — язвительно бросила она.

Хуже? Это она о цене, заплаченной за успех? Зачем она

это говорит? Ее потребность в такого рода объяснениях меня коробила и причиняла боль. Хорошо, что я сидел, иначе ноги могли бы мне отказать.

— Что, что такое? — участливо спросила она. — Только не смейся!

Я сказал:

— Это когда я ходил в бинтах и резался в покер у китайца, ты считала, будто мы в одинаковом положении?

— Наверно, ты помнишь, какими взглядами мы обменялись в баре, где была еще эта обезьянка…

— Цепохвостый медведь.

Она сложила руки на тесно сведенных коленях — поза, наполнявшая меня восхищением и одновременно желанием, чтобы она села как-то иначе, — и сказала:

— Оставаться всегда честным и искренним на сто процентов — нечего и пытаться. Научиться бы искренности хотя бы процентов на семьдесят пять!

Ей-богу, она казалась искренней на сто десять, если не на двести процентов!

И против воли у меня вырвалось:

— Вот играть в загадочность — это плохо. Мир и без того полон тайн.

— Я и стараюсь в загадочность не играть. С тобой-то во всяком случае.

Она говорила честно. Я это знал. Почувствовал по тому, как у нее перехватило горло от нахлынувших эмоций, как беспомощно прозвучали эти слова. И мое тело, словно выросшее в объеме, сильное, напряженное, вдруг тоже ослабело от душевных переживаний. Мне хотелось броситься к ней, обнять колени, но я решил выждать. Почему я подумал, будто это возможно и правильно? Потому что этого хочется мне?