Онлайн книга «Жы-Шы»
|
– Лисий хвост, куда ты пропал? Нам же надо посмотреть вокальные партии Cardigans! – Сорри, милая, – я хватаю ее под локоть и волоку прочь от назойливых журналистских допросов. – Потом-потом, – бросаю я в их разочарованные физиономии, – все интервью после выступления. Обратитесь к моему директору. – Ну, зачем ты так с ними? Они очень милые ребята, расспрашивали о тебе… – И что ты им сказала? – Что ты – как Колумб. В смысле – первооткрыватель. – Прошлая ночь это подтвердила, мое лучезарное величество. – Еще спрашивали о том, кто я такая… спрашивали, в каких я с тобой отношениях. – И ты сказала… – …сказала, что я – девушка твоей мечты и любовь всей твоей жизни! – Молодец! Я, пожалуй, больше не буду встречаться с тобой, чтобы досадить им! Журналюги опять сядут в лужу! – Ты что?!! – она хватает мою голову своими длинными тонкими руками и вонзается в меня взглядом подстреленной сойки. – Ну что ты, дурочка, – я касаюсь губами ее виска, туда, где пульсирует хрупкая, всего за сутки ставшая такой дорогой для меня жизнь, – прости меня, я пошутил… прости, я дурак, я не хотел сделать тебе больно. Дурак! Дурак! – Не шути так больше, – она отворачивается и сжимает губы. – Прости… не подумал, что ты такая чувствительная… Пожалуй, отныне я буду называть тебя Перышко! Ее лицо в действительности меняет цвет. Будто серое облако, задержавшись на нем в штиль, вдруг поймало новый ветер и поплыло дальше по своим небесным делам. Она улыбается: – А можно я пока буду продолжать звать тебя Лисий хвост? Я еще не придумала тебе нового имени. Но я придумаю. – Снова стрельба лукавыми, озорными. – Я в тебя верю. – А давай каждый день придумывать друг другу новые имена? – А давай. – Проживем не одну, а… – она щурится, что-то прикидывая, – …а почти двадцать две тысячи жизней. Это если доживем до восьмидесяти лет, а если проживем больше… – Спасибо. Больше не надо, – отрезаю я. – Ну и как хочешь! А я хочу больше восьмидесяти. Я озираюсь по сторонам, будто ищу кого-то, прищуриваюсь и наконец сообщаю ей: – Прости, Перышко, концепция изменилась. Cardigans решили обойтись без бэков. – Ну-у-у-у… Нельзя так. Я уже настроилась, – серая туча вновь накрывает нежную бледность ее щек, а глаза будто переворачиваются в орбитах и начинают смотреть не на меня, а вовнутрь ее головы. Должно быть, там интересней. – Ну, что я могу сделать? Хочешь, пойдем на сцену со мной? Сообразим что-нибудь дуэтом? – Не хочу. У тебя не такие красивые песни, как у Cardigans! – Вот это наезд! Ниже пояса… Не ожидал от моей милой. – Ну, извини. Я хотела сказать, что они у тебя чересчур мужские, что ли. Ну, как я буду петь: «Прощай, детка, закрой двери, не торопись с приданным…» Знание наизусть моих текстов несколько примиряет с реальностью. Я предлагаю: – Тогда пойдем разрабатывать план ограбления. – Чего?! – Да я тут встретил кое-кого. Пойдем, – я тащу ее за руку к белоснежной палатке, которая возвышается ребристым айсбергом посреди серых и черных брезентовых сооружений. – Я познакомлю тебя со своими друзьями. Мы здороваемся как древние закадыки, хотя из четверых парней, собравшихся за кальяном в белом шатре, я знаком только с одним. Но это знакомство стоит десятка. Чернокожий Мик, в широких рэперских штанах, с дредами, вечной голдой на безволосой груди – лучший танцор из всех, кого я когда-либо видел в деле. Хитрожопый проныра, люблю его как брата. – Знакомьтесь, это – Лера. – Как здорово, что ты ее привел! Сестра такая красивая! Сестра такая рыжеволосая. Сестра – огонь! Сестра, нам нужен твой совет! Ты как относишься к ограблениям? – Вообще-то отрицательно. – А к кражам? – Так же. – Неужели ты никогда ни у кого ничего не воровала? – А вам какое дело? Какое это имеет значение? – Никакого не имеет. Но, если ты принципиально против краж и ограблений, значит, ты никогда не делала этого. Значит, у тебя чистая совесть, сестра, красивая душа, бездонные глаза, и тебе нечего терять? – Он еще ни одну белую телку не называл сестрой, – в полголоса переговариваются за столом приятели Мика. – Бред какой-то! Мы что – в суде? Или – в цирке? Что за представление? – вопросы адресованы скорее мне, чем Мику. Я равнодушно пожимаю плечами и беру любезно предложенную мне кальянную трубку. Мик продолжает допрос. – Я думаю, когда тебе было лет пять-семь, ты постоянно что-нибудь тырила у родоков? Угадал? – Чувствуется богатый личный опыт. – Ага! Сестра знает, что лучшая защита – это нападение. Да, я не скрываю, когда мне было пять лет, я воровал из родительского буфета печенье и шоколад. Когда мне исполнилось семь, я начал воровать у них сигареты. И только в десять лет мне пришло в голову вытащить из отцовского кошелька деньги. Только в десять лет я стал настоящим вором, человеком, который по своему единоличному усмотрению взял да и перераспределил материальные блага в мире. – Ну, ты загнул! – Пять лет юрфака, сестра! Это ни для кого не проходит бесследно. А вот до десяти лет я хоть и воровал, но вором себя назвать не могу. – Возраст ответственности еще не наступил? – Дело в другом. До десяти лет я брал только то, что тут же употреблял, не создавая накопительной основы для будущего благосостояния. Брал для души и без корысти. А люди, у которых я это брал, практически не несли потерь. – С таким подходом можно оправдать что угодно! – Ты молодец, сестра! Ты очень правильная! Я рад этому. В наше время разврата и цинизма, когда каждый пытается что-нибудь украсть, а затем – оправдать себя, встретить такого честного человека, как ты, – большая радость! – Да пошел ты со своей иронией! – Лера не выдерживает. Мик – провокатор не менее ловкий, чем танцор, и Лерка ведется. – Засунь эту правильность бегемоту в задницу. Я тоже потаскала всякой мелочи… в детстве… Как ты говоришь, «то, что тут же употреблял»… – Сестра! Так мы одной крови! Я знал, я знал это, как только ты появилась здесь с этим варваром. Теперь отмотаем пленку назад, – Мик шипит, бормочет, выворачивая согласные наизнанку, и демонстрирует пластический этюд, будто пленку с его изображением прокручивают в ускоренном режиме в обратном направлении, – нам нужен твой совет! Это касается ограбления! Никаких перераспределений жизненных благ! Для души и без корысти! Наше дело – чистая романтика. Мы с ребятами узнали, что в Питере живет человек, который коллекционирует кактусы. Это его хобби, уже лет тридцать. Так вот, в этой коллекции есть несколько кактусов Laphophora Gloria, это те самые, которыми дон Хуан кормил Кастанеду во втором томе. Для него эти растения – часть огромного рассадника, который он всю жизнь употребляет лишь глазами. А вот мы, – он обводит рукой компанию, и парни согласно кивают, – мы скушали бы эти милые кактусы в целях экспириенса, трипа и расширения сознания. По-моему, вполне благородная цель. |