Онлайн книга «Любовник Дженис Джоплин»
|
— Это почему же? — Потому что нам не хочется. — Очень хорошо, великий вождь Бдительный Бык! — И охранник удалился как ни в чем не бывало. Давид мучился от невыносимых болей во всем теле, он едва притронулся к завтраку, и силы покидали его прямо на глазах. — Так, значит, ты родственник Фонсеки? — спросил Бакасегуа. Давид кивнул. — Сегодня с воли передали статью из газеты, где говорится, что вы были вместе в Альтате, когда он погиб. — Давид ничего не ответил. — До сих пор мы считали, что его схватили на автовокзале Масатлана при выходе из автобуса. «Несчастный Чато, как они надоели со своими дурацкими расспросами — жил ли он в Коль-Попе, изучал ли экономику, был ли образованным человеком, — будто больше не о чем поговорить!» — Товарищ, по глазам вижу, что в душе у тебя настоящая буря, значение которой не поддается моему пониманию, но, если хочешь знать, тучи клубятся тяжелые и черные и пока не движутся с места! «Нам еще только не хватало индейского шамана!» — возмутилась карма. — Я не верю, что тебя подослали шпионить за нами, и мне до фени, что думает Элвер Лоса! Давид едва сдерживался, чтобы не начать расспрашивать Бакасегуа о его друзьях. «Чего ты ждешь? — подначил Давида внутренний голос. — Или ты не хочешь увидеть свою Дженис?» — «Думаешь, они выпустят меня, если я разведаю то, что им нужно?» — «Попытка не пытка, а если будешь сидеть сложа руки, то никогда этого не узнаешь!» Накануне Лоса заявил Бакасегуа по поводу Давида: — Меня не обманет ни один шпион, товарищ, Лоса видит дальше своего носа! Этот хамелеон только прикидывается пай-мальчиком, увидишь, что скоро его поведут докладывать. Маскареньо каброн, он готов убить одного из своих, чтобы провести нас. Кто поверит, что этот доносчик вдруг занемог? И пусть кому-нибудь другому рассказывают, что его кличка Санди! — Бакасегуа думал иначе, но молчал, как настоящий партизан. — Пойду повешу сушиться трусы — увидимся, товарищ! «Если меня не выпустят, Дженис должна приехать ко мне на свидание», — подумал Давид. «Выбрось это из головы, она там у себя, наверно, считается сумасшедшей!» — «Помнишь ее на фотке со своим папой, которую показывала мне Нена? Дженис совсем маленькая, рядом стоит сестра, а папа сидит на диване. Нена хотела подарить мне эту фотографию, но как раз в тот день мне пришлось спасаться от Сидронио». — «Мы все родились в приличных семьях». — «Она была красивой девочкой». — «Мы должны вернуться в Чакалу!» — «Поедем после, вместе с Дженис». — «Да, но с Чакалой мы должны закончить еще до свадьбы!» — Чертовы марсиане! — В камеру вошел Роллинг. Давид не пошевелился. — В науке они продвинулись далеко вперед, но у них совсем нет поэтов, а поскольку мы, мексиканцы, хорошие стихотворцы, они хотят нас уничтожить! — Сумасшедший отошел в угол и долго мочился. Давид только на секунду потерял бдительность, и в то же мгновение Роллинг накинулся на него. — Хватит отрицать, что ты один из них, каброн! — Давид безуспешно отбивался, силенок по-прежнему не хватало. — Маска, я тебя знаю! — Уже задыхаясь, Давид сделал последнее отчаянное усилие. — Ах, вот ты как! — Стой, каброн! — выкрикнул Бакасегуа, который пришел в камеру за комиксами. Роллинг выпустил свою жертву и улыбнулся. — Слушай меня внимательно: если еще хоть раз тронешь товарища, будешь иметь дело со мной! — На лице Роллинга застыла плутоватая улыбка. Давид шумно дышат, кашлял и нащупывал, что бы бросить, но под руку ничего не попадалось. Потом с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, пошел вместе с Бакасегуа на сушильный двор. Всю ночь шел дождь, и комары не давали покоя. — Там, где ты жил, — красиво? — Бакасегуа оторвался от сборника комиксов «Холостяцкая жизнь». — Да, красиво, река делает изгиб, и полно всякой растительности. — Ветер шевелил края сохнущей одежды. — У нас в деревне тоже красиво, все дома вокруг площади одинаковые, белые, с крытым крыльцом, и тюрьма своя есть! — В нашей деревне нет ни тюрьмы, ничего такого, и вообще это хутор из шести хижин; моя хижина прохладная, жена, наверно, сейчас дома. — У тебя есть жена? — Ее зовут Марина Буйтимеа, а у тебя есть жена? — Есть, ее зовут Дженис Джоплин. «Вот это мне нравится! — насмешливо вставила карма. — Правильно, нельзя себя недооценивать!» — Временами, когда идет дождь, жена мне снится. — И вчера снилась? — Да, только в плохом сне, будто в наш дом пришел бородатый мужчина, убил меня, а ее увел с собой, я хотел догнать, но поскольку был мертвый, ничего не мог поделать. — Ты охоту любишь? Я — да, мы часто охотились вместе с Дуке, это мой друг. — У меня тоже были друзья, но нам больше нравилась рыбалка. Рядом с моим домом есть пруд, и река близко протекает. — А друзья тоже из твоей деревни? — Да, двое: Мигель Тахья Сьяли и Хуан Кутагоча. — Какие странные фамилии! — Это индейские, они означают «зеленый огонь» и «деревянный башмак». Мы охотились с луком и стрелами, аты? — С камнями. — Из рогатки стрелял? — Нет, просто 6pocai рукой. Как тебя угораздило попасть сюда? — Мы, индейцы, всю жизнь попадаем, и только потому, что хотим лучшей жизни. — Мы в Чакале тоже… Когда одежда высохла, они вернулись в камеру. Роллинг, пуская изо рта слюни, писал на дальней стене: «Волосы моей жены пламенеют, как костры, талия — что песочные часы, глаза чистой воды, чтоб в тюрьме мне жажду утолять». В сушилке Бакасегуа подробно объяснил Давиду, почему его товарищи не доверяют ему, и попросил набраться терпения, пока те не поймут, что их подозрения беспочвенны. Однако Лоса и Чуко не оставляли попыток разоблачить Давида. Накануне, вечером шестнадцатого сентября, Чуко проэкзаменовал его по ряду важных вопросов, и Давид не сумел ответить ни на один из них. — Сколько километров проплывал Мао ежедневно? Сколько он мог проплыть сверх того? Почему он не проплывал те километры, которые мог проплыть? Что думал Ленин о полуночном солнце? — Давиду до смерти хотелось спать, но он оставался во власти Роллинга, поскольку Бакасегуа уселся на противоположном краю камеры читать свои комиксы. Решившись, Давид прикорнул — черт с ним, с этим сумасшедшим! — но все же одним глазом присматривал за ним! Через день, когда они хлебали отвратительную баланду, а Роллинг выводил на стене бессмысленные каракули и фразы типа «тюрьма — это песочные часы», Бакасегуа снова заговорил с Элвером по поводу Давида. — Зачем навешивать на товарища лишнее? С чего ты взял, что его подослали наушничать? У него едва душа в теле теплится, а из-за Роллинга он вообще ни жив ни мертв. — Думай что хочешь, но не переставай следить за ним, понял? |