Книга Земля Забытых Имен, страница 5 – Игорь Мерцалов

Когда-то эта башня была очень высокой. И почему-то он был уверен, что во сне видел город именно из нее. С высоты, куда волнами накатывал жар, где легкие горели от удушливого пепла и горло не могло издать ни звука. Должно быть, отчаянный крик уже мерещился…

…Прости, Данаила!..

* * *

Возвращались потемну, и заночевать пришлось подле сторожевых башен — идти вниз по склону при свете звезд никто не захотел. Не в самой долине ночь застала, и то ладно. Досюда огненная погибель не дошла.

Ужин взбодрил проголодавшихся за день походников. Спать укладывались уже с шутками. Нехлад привычно назначил очередность стражи и собирался закутаться в шерстяное одеяло, когда к нему приблизился Радиша.

— Значит, был сон, — уже без тени вопроса произнес он.

— Был. Только смутный, — ответил Нехлад и, видя, что звездочет ждет продолжения, сказал: — Я хочу все обдумать.

— Добро, — кивнул тот. — Только постарайся не забыть его. Сон может оказаться очень важным.

Яромир и сам прекрасно понимал, что замалчивать тут нечего, но рассказывать сон не хотелось до странности сильно. Словно это было что-то глубоко личное…

Потом, решил он для себя. Чуть позже.

Внутренне он ожидал, что этой ночью увидит что-то еще. Как знать, не станет ли вчерашнее видение яснее?

Звездочет встал, но Нехлад остановил его жестом и спросил:

— Скажи, Радиша… если бы на этом месте возник новый город, что сулили бы ему звезды?

— Что?! — От удивления у Радиши даже голос пропал. — Ты хочешь строиться здесь? — Он прокашлялся и прошептал, словно речь шла о чем-то недозволительном: — Не обижайся, но за такую мысль человека можно заподозрить в безумии.

— Рано или поздно нам придется прийти сюда вновь, — спокойно ответил Яромир. — Возможно, перевал — единственный путь на север, и пусть лучше он принадлежит нам, чем немарцам. Кроме того, помнишь, мы еще в столице говорили: может быть, Хрустальный город получил свое имя просто потому, что здесь добывали хрусталь. Да мало ли какие сокровища таят горы! Так что если не отец или я, то наши дети и внуки обязательно сюда придут. Воспользуйся случаем и спроси у звезд, что сулят они этой земле.

— Ты смотришь в грядущее дальше меня, — не мог не признать Радиша. — Я сделаю, как ты просишь.

Что-то снилось Нехладу той ночью, но видения не закрепились в памяти. Однако искреннего сожаления по этому поводу он не испытывал. Когда перед рассветом Ворна разбудил его — самую трудную стражу они с наставником всегда делили между собой, — Яромир осознал, что даже боялся новых снов. Все-таки кроме печали в них было немало ужаса.

* * *

Волнами накатывается жар, и удушливая гарь поднимается к верхнему уровню башни. Великий город пылает. Серный огонь пожирает его, и текут казавшиеся незыблемыми стены, раскалываются каменные плиты, и рушатся колонны.

Только дворец еще держится, но гарь душит людей. Жирный пепел тысяч выгоревших дотла тел пятнает одежды, оседает на лицах. Слой за слоем покрывает ступени.

С оглушительным треском лопаются кованые ворота — чудовищный враг не ослабляет напора. Воины во дворе сжимают бесполезное оружие. Они ничего не могут сделать против этого врага, но бежать некуда, да и нет у них мысли бежать: в дворцовую охрану всегда отбирали лучших из лучших. Тех, кто в самый безнадежный час не позволит себе умереть без боя. Следуя примеру старшины, известного всему царству золотоволосого героя, воины сорвали с себя доспехи прежде, чем те, раскаленные, начали обжигать тела.

Но если врага и можно увидеть, воины едва ли дождутся его появления: один за другим падают они, теряя сознание от нестерпимого жара, падают замертво, отравленные дыханием великого жертвенного костра.

Вот на крыльце появляется пожилой человек в испачканной копотью белой накидке. На челе его царский венец, но царя трудно узнать. Разный видели его подданные: и радостным юным счастливцем, и величавым мудрецом, и беспощадным ангелом смерти на бранном поле. Но не таким, как теперь, — не безумным.

Опираясь на надломленный посох, царь поворачивается на восток, к Башне Слез. Для него это Башня Рассвета, но царевна дала своему узилищу новое имя.

Царь смотрит на нее — конечно, не видит, она сама еле различает его фигуру. Но ей кажется, что сквозь гудение пламени доносится предсмертный крик:

— Данаила! Прости меня! Прости!..

Царь падает, и его тело катится по ступеням. Никто из воинов у подножия лестницы не оборачивается. Всякой стойкости приходит конец, и вот уже подкосились ноги у последних. Во дворце, наверное, остались слуги. Несчастные, им суждено увидеть, как, попирая тела последних защитников и законного правителя, взойдет по лестнице победитель.

Каким он будет?

И нужно ли ему это — входить во дворец? Ах, если бы отец послушал…

Названная Данаилой вытирает слезу со щеки. Скорбь, тысячекратная скорбь за всех, кто принял сегодня лютую смерть.

А сюда, наверх, огненная погибель почему-то не спешит. Царевна понимает: это ветер с перевала отдаляет миг ее смерти, относя удушливую гарь на равнину. Долго еще будет расти там черная трава — да кто увидит?

Равнина уже мертва.

Как жесток этот спасительный ветер… Для чего лишние минуты? Зачем видеть лик Бездны, торжествующий оскал победителя?

На юге пожар достигает пика, а на севере уже гаснет, оставляя дымящееся, блестящее черное месиво на месте прекрасных улиц.

Данаила неотрывно смотрит сквозь разрывы в завесах гари на тело отца.

Она ждет, когда у престола Единого сможет сказать ему: «Прощаю, отец, прощаю, царь. Страшной ценой ты искупил свое недоверие».

В положенный час Нехлад заступил на стражу. Кутаясь в плащ, он стоял под кроной невидимого во мраке дерева и вновь переживал так ярко вспомнившийся сон. Шумела листва, на склоне звала порадоваться чему-то ночная птица.

Когда занялся дворец, Данаила поняла, что в живых не осталось уже никого. Кроме нее.

Она почувствовала облегчение. Осталось только дождаться собственной смерти, но ветер с перевала все крепчал. Ветер, который вмиг разнес серное пламя, лишив жителей города даже призрачных надежд на спасение, упрямо щадил царевну, не подпуская к ней убийственный жар. Она задыхалась, но еще жила.

Данаила глянула вниз через перила балкона, но тут же приказала себе: нет, так нельзя! Судьбу нужно встречать лицом к лицу. Никто из тех, кого она видела из башни, не отступил, не смалодушничал — не сделает этого и она.

Ей, Данаиле, суждено оплакать всех? Да будет так!

Жирная, лоснящаяся гарь на перилах, резь в груди и слеза на щеке…