Книга Адское Воинство, страница 44 – Фред Варгас

— Думайте что хотите. Я его вижу и ничего не могу с этим поделать. Вижу, как оно едет по дороге, как сама я стою на этой дороге, хотя моя комната в трех километрах оттуда.

Затем Лина стала старательно и сосредоточенно подбирать с тарелки сливочный соус, обмакивая в него кусочки картофеля. Эта жадность производила неприятное впечатление.

— Кто-то мог бы сказать, что это было видение, — сказал Адамберг. — Видение, в котором вы сделали действующими лицами ненавистных вам людей. Эрбье, Глайе и Мортамбо.

— Знаете, я ведь показывалась врачам, — сказала Лина, медленно и с наслаждением пережевывая то, что было у нее во рту. — Меня два года обследовали в больнице Лизьё, я проходила разные физиологические и психиатрические тесты. Они заинтересовались моим случаем, видно, усмотрели тут какую-то связь со святой Терезой. Вы ищете разумное объяснение. Я тоже хотела его найти. Но его нет. Врачи не обнаружили у меня недостатка лития или других веществ, из-за нехватки которых люди видят Деву Марию или слышат голоса. Они сказали, что я человек уравновешенный, предсказуемый, более того: очень рассудительный. В общем, не дали никакого заключения и отпустили меня на все четыре стороны.

— А какое они должны были дать заключение, Лина? Что Адское Воинство существует, что оно показывается на Бонвальской дороге и вы его видите?

— Я не могу утверждать, что оно существует, комиссар. Но уверена, что я его вижу. С незапамятных времен в Ордебеке были люди, которые видели Воинство. Может быть, там, на дороге, клубится какое-то старое облако или марево — в общем, какая-то странность, зависшее воспоминание, сквозь которое я прохожу, как сквозь туман.

— Какой он из себя, Владыка Эллекен?

— Очень красивый, — быстро ответила Лина. — Лицо суровое и блистающее, грязные белокурые волосы свисают до железных наплечников. Но смотреть на него страшно. Потому что, — тихо и боязливо добавила она, — кожа у него не в порядке.

Лина не стала продолжать и быстро доела то, что оставалось у нее на тарелке, в то время как Адамберг успел съесть только половину. Потом она откинулась на спинку стула: сытость была ей к лицу, она выглядела более свежей и раскованной, чем до ужина.

— Вкусно было? — спросил Адамберг.

— Потрясающе, — наивно ответила она. — Я никогда здесь не была. Мы не можем себе это позволить.

— Сейчас закажем еще сыр и десерты, — сказал Адамберг: он хотел, чтобы Лина полностью расслабилась.

— Только сначала доешьте, — вежливо предложила она. — Вы не очень-то быстро едите. А говорят, полицейским все приходится делать в спешке.

— Я ничего не умею делать в спешке. Я даже бегаю медленно.

— Вот вам доказательство, — сказала она вдруг. — До того как впервые увидеть Воинство, я никогда прежде о нем не слышала.

— Но ведь говорят, что в Ордебеке о Воинстве знают все, даже те, кому о нем никто не рассказывал. Похоже, у вас об этом узнают с рождения, с первого вдоха, впитывают это знание с молоком матери.

— Только не в нашей семье. Мои родители всегда жили обособленно. Вам, наверно, уже говорили, что с моим отцом никто не дружил.

— Да.

— И это правда. Когда я рассказала матери, что видела, — а я при этом громко плакала и кричала, — она решила, что я больна, что у меня, как это еще называли в ее время, нервное расстройство. Сама она никогда не слышала о Свите Эллекена, отец — тоже. Ведь он часто возвращался с охоты поздно вечером как раз по Бонвальской дороге. А все, кто знает про Адское Воинство, никогда не выходят на Бонвальскую дорогу с наступлением темноты. Даже те, кто в это не верит, стараются ее избегать.

— Когда с вами это случилось впервые?

— В одиннадцать лет. Через два дня после того, как отцу разрубили голову топором. Я возьму «Плавучий остров», — сказала она официантке, — и пусть сверху будет побольше миндальной крошки.

— Топором? — озадаченно спросил Адамберг. — Вашего отца убили топором?

— Разрубили пополам, как свинью, — сказала Лина и невозмутимо продемонстрировала, как это было, стукнув ребром ладони по столу. — Один удар по голове, другой по грудине.

Адамберг отметил это неестественное спокойствие и подумал, что пирог с медом, пожалуй, не такой уж мягкий.

— Потом мне долго снились кошмары, доктор прописал успокоительное. Не из-за того, что отца разрубили пополам, а из-за того, что я панически боялась опять увидеть всадников. Знаете, они ведь прогнившие, как лицо у Владыки Эллекена. Искалеченные, — пояснила она, слегка вздрогнув. — У всадников не хватает рук и ног, у коней конечностей, от свиты страшный шум, но самое ужасное — крики тех, кого они схватили. Потом мне повезло, я восемь лет их не видела и решила, что этого больше не будет, что тогда, в детстве, у меня было «нервное расстройство». Но в девятнадцать лет это случилось опять. Сами понимаете, комиссар, эта история не из веселых, не из тех, какие выдумывают, чтобы похвастаться. Это несчастье, я два раза пыталась покончить с собой. Но один психиатр в Кане научил меня с этим жить. Жить с мыслью, что я могу увидеть Адское Воинство. Эта мысль тяготит меня, раздражает, но не препятствует нормальному существованию. Как вы думаете, можно попросить еще миндаля?

— Конечно можно, — сказал Адамберг и знаком подозвал официантку.

— Но это будет не слишком дорого?

— Счет оплатит полиция.

Лина рассмеялась, помешивая ложечкой свой кофе:

— А еще говорят, полиция не любит миндальничать!

Адамберг непонимающе уставился на нее.

— Раз полиция оплатит миндаль, который я съем, значит она со мной миндальничает. То есть проявляет ко мне снисхождение. Это я так пошутила.

— Ах да, конечно, — улыбнулся Адамберг. — Извините, до меня не сразу дошло. Мы могли бы сейчас продолжить разговор о вашем отце? Известно, кто его убил?

— Нет. Убийцу так и не нашли.

— Но кого-нибудь подозревали?

— Конечно.

— Кого?

— Меня, — с улыбкой сказала Лина. — Когда он заорал, я побежала наверх и увидела, что он лежит у себя в комнате, весь в крови. Мой брат Иппо, ему тогда было только восемь лет, увидел меня с топором в руках и сказал об этом жандармам. Он не хотел ничего плохого, просто ему задавали вопросы, а он отвечал.

— Как у вас в руках оказался топор?

— Подобрала с пола. Жандармы подумали, что я вытерла ручку, потому что не нашли там никаких отпечатков, кроме моих. Но в конце концов, когда за меня вступились Лео и граф, они оставили меня в покое. Окно в комнате было открыто, и убийце ничего не стоило сбежать. Моего отца не любили, так же как Эрбье. Каждый раз, когда он впадал в ярость, люди говорили, что это пуля ворочается у него в голове. В детстве я не понимала, что это значит.

— Я тоже не понимаю. Что там ворочалось?