Книга Финита ля комедиа, страница 17 – Ирина Мельникова

— Но вы взяли полторы тысячи рублей из шкатулки?

Журайский яростно блеснул глазами:

— Я вам еще раз заявляю, никого я не убивал, денег не брал. Да, я признаю, что украл револьвер у Ноговицына и пули у Мейснера. Да, я хранил пули и порох дома, но в этом и есть все мое преступление. Я ни в коей мере от него не отказываюсь. Но, уверяю вас, я никого не убивал, как утверждаете вы: ни из револьвера, ни кистенем, ни поленом. И, тем более, не брал никаких денег. И даже не имею представления, кто бы мог меня подобным образом подставить: выкрасть револьвер, подбросить кистень и одежду.

— Допустим, что мы почти верим вам, Журайский, — Тартищев вышел из-за стола. — И готовы даже провести опыт, чтобы проверить, действительно ли так эта одежда вам мала, как вы изволили утверждать ранее. — Он кивнул на тючок, который дожидался своей очереди на диване рядом с Вавиловым. — Вы согласны?

— Согласен, если это каким-то образом поможет мне доказать свою невиновность, — ответил Журайский и перевел настороженный взгляд на Вавилова, который развернул тючок и выложил на диван гимназические брюки, шинель и давно не чищенные сапоги с порыжевшей колодкой. Один из них действительно просил каши.

— Одевайтесь, Журайский, — приказал ему Вавилов, кивая на одежду.

Гимназист подошел к дивану, взял в руки брюки и сюртук и вдруг, скривившись в брезгливой гримасе, отбросил их от себя.

— Как их надевать! Они же в крови! И пахнут отвратительно!

— А вы что ж хотели, — удивился Тартищев, — чтоб они французским одеколоном благоухали? — И приказал:

— Не капризничайте! Вы не барышня, чтобы носом крутить! Может, это ваша единственная возможность открутиться от виселицы.

— От виселицы? — Журайский побледнел, и сапоги с громким стуком вывалились из его рук. Он почти упал на стул и обвел сыщиков растерянным взглядом. — Почему от виселицы?

— Потому, милейший, что согласно статье 632 полевого Военно-уголовного уложения убийство жителей наказывается смертью через повешенье, а статья 635 того же уложения гласит, что нападение с оружием на безоружного жителя, жену его и детей также наказывается смертной казнью. Так что ваши преступные деяния, Журайский, вполне под эти две замечательные статьи попадают, — объяснил Вавилов и подал ему одежду. — Поэтому в ваших интересах забыть о фанаберии и всеми силами помогать дознанию. Выбирайте, кусок мыла и веревка или рванина, от которой может и смердит, но…

— Хорошо, хорошо, я надену, — не дал договорить ему Журайский и принялся торопливо одеваться. Шинель, как и гимнастерка, была ему узкой в плечах, а обшлага рукавов были вершка на три выше запястья. Брюки доходили до середины голени, но если их заправить в сапоги, то они могли смотреться вполне прилично.

Иван окинул Журайского критическим взглядом.

— Вы что ж, и вправду еще в прошлом году эту форму носили?

Тот смущенно улыбнулся.

— Я за год вырос на полфута. Матушка схватилась за голову. Пришлось не только форму шить заново, но и шинель заказывать. Все это обошлось ей в копеечку.

— Ну-ну, — Вавилов обошел вокруг него, потом подергал за пуговицы на шинели. — А ведь недавно пришивали. Да и пуговицы новехонькие, будто только что из галантерейной лавки. Сами пришивали или матушка?

Журайский с недоумением посмотрел на него и пожал плечами.

— Понятия не имею. — И спохватился. — А зачем их было пришивать? Матушка, я знаю, старые пуговицы еще в прошлом году срезала на тот случай, если какая вдруг на новой форме потеряется. — И убежденно добавил:

— Нет, не могла она новые пришить. Если бы понадобилось, она бы непременно старые нашла и пришила.

— Допускаем, что пуговицы вы не пришивали, — сказал Тартищев, — но что ж вы медлите, сапоги не надеваете?

Журайский поднял сапоги за голенища и с большим сомнением оглядел их. Потом опустился на стул и принялся натягивать сапог на правую ногу. Лицо его перекосилось от напряжения, покраснело, но сапог он надел.

Второй также натянул с явным усилием, но в носке, где подошва заметно отставала от головки сапога, пальцы вылезли наружу.

— Пройдитесь, — приказал Вавилов.

Журайский сделал несколько шагов по кабинету, но с явным усилием.

— Что такое? — поинтересовался Тартищев.

— Жмут, — скривился Журайский, — да и ссохлись порядком.

— Что ж, разувайтесь, — приказал Вавилов.

Журайский, пытаясь выполнить его приказ, уперся носком правого сапога в задник левого, но безуспешно.

Тогда он попытался помочь себе руками, но тоже без особого результата. Он беспомощно посмотрел на Вавилова.

— Не получается. Туго очень.

Тогда Алексей обхватил его под мышки, а Вавилов с трудом, но стянул с Журайского оба сапога. Тартищев молча наблюдал за ними.

Алексей внимательно осмотрел подошву рваного сапога и спросил Журайского:

— Вы носки меняли после того, как пришли от Ушаковых?

— Нет, не успел, — посмотрел он с недоумением на Алексея. — Вы ж меня ночью подняли, какие были рядом, те и надел.

— Снимите носок, — приказал ему Алексей.

Журайский повиновался, но чувствовалось, он не понимает, зачем вдруг самому молодому сыщику вздумалось рассматривать его ноги.

— Ноги на ночь мыли?

— Н-н-нет! — произнес, заикаясь Журайский.

— Вот видите, — усмехнулся Вавилов, — оказывается несоблюдение личной гигиены тоже может кой-какую пользу принести.

Он присел на корточки рядом с Алексеем и тоже занялся созерцанием голой ступни гимназиста. Оба сыщика самым внимательным образом осмотрели пальцы, пятку, подошву, потом столь же тщательно исследовали вторую ногу. Тартищев с возросшим интересом наблюдал за манипуляциями своих агентов. Наконец, не выдержал.

— Ну что?

— Минутку. — Вавилов взял Журайского под локоть, вызвал конвойного и, передав ему гимназиста, приказал:

— Пусть подождет за дверью, пригласим, когда снова потребуется.

Журайский обвел их по-прежнему ничего не понимающим взглядом и, как был, в одних носках вышел из кабинета Тартищева.

Алексей достал из кармана носовой платок, плеснул на него из графина и тщательно протер ладони и каждый палец в отдельности. Потом опустился на стул и кивнул на дверь, за которой скрылся Журайский.

— Парень, похоже, не врет. Не убивал он Ушаковых. Конечно, это слабое доказательство, и суд вряд ли примет его во внимание, но если Журайский в тех же самых носках, в которых был в день убийства, то один из них должен пропитаться кровью сквозь дыру в сапоге. Кроме этого, должны остаться частицы засохшей крови между пальцами и под ногтями. Как показало обследование, таковых следов не наблюдается ни под самим носком, ни на ноге.