Онлайн книга «Очень далекий Тартесс»
|
Опять задумался Горгий. Предложение, видят боги, было выгодно. Но не прогадать бы… Сам Миликон обещал набить корабль чернобронзовым оружием, которое так нужно Фокее… Тут многое решалось, в том числе и самое важное – быть или не быть ему, Горгию, хозяином собственного дела… – Не осудите, торговые люди, если не сразу отвечу, – сказал он. – Подумать надо. – А чего ждать? – сказал Карутан, выбросив вперед руки ладонями кверху. Видно, нетерпеливый он был, а может, просто товар у него больше, чем у других, залежался. – Выгодно для тебя – талант с восьмой! Бери, пока не поздно. – Погоди, – прервал его Дундул. – Сколько времени будешь думать, фокеец? – Ну, дня два. – Мы наведаемся. Время такое, что долго думать – тебе же в убыток… Тут откуда ни возьмись въехали на причал трос конных в желтом. Колыхались гребни над скучающими лицами, бренчала сбруя. Подъехали вплотную. Один, с начищенными медными наплечниками, сказал с простецкой ухмылкой: – Рано встаете, почтенные купцы. Еще ночная стража не сменилась, а вы уж торг завели. – Тебе-то что? – вскипел Карутан. – Знай свое место, а в наши дела не суйся. Стражник зевнул, не прикрывая рта ладонью. Сказал равнодушно: – Велено нам смотреть, чтобы у фокейского корабля не толпились. Идите, почтенные, по своим домам. – Это мы – толпа? – закричал Карутан, брызгая слюной. – Да как ты смеешь!.. Он замахал руками перед лошадиной мордой. Лошадь запрядала ушами, фыркнула, попятилась. – Ты, почтенный, на стражу светозарного Павлидия руками не маши, – сказал стражник, тихонько наезжая на него. – Добром говорю – ступайте отсюда. Дундул потянул Карутана за рукав, сказал: – Не связывайся. Пойдем. И неторопливо пошел к носилкам. Карутан последовал за ним, но не выдержал – оглянулся, крикнул: – Совсем обнаглели, скоты! Старший стражник тронул коня, догнал Карутана, легонько ткнул в зад древком копья… Горгий вернулся на корабль. Хмуро посмотрел на матросов, столпившихся у борта. – Не нравится мне это, – заворчал Неокл. – Сколько хожу но морю – нигде не видел, чтобы людей от торговли копьями отгоняли. Уходить отсюда надо, Горгий. – Чего испугался? – кинул Горгий, проходя мимо. – Ты ведь и раньше в Тартессе бывал. – Бывал, а такого не видел. Прежде без помехи торговали. Уходить надо… Пыльно, жарко у крепостной стены. Кругом полно рабов – разгружают телеги с камнем. Кричат погонщики, мычат быки, скрипят осями колеса, вырезанные из цельного куска дерева. У самой стены звенят острыми теслами каменотесы, ровняют камни под наугольник. Стена – вся в лесах и подмостях: наверху каменщики наращивают по царскому повелению стену. Подносчики камня и извести бредут по лесам вверх-вниз. Там, где мешают известь с песком, рядами стоят корзины с яйцами. Рабам такая работа – праздник: в известь для царской кладки подмешивают только белок, а желток от рабов не уберечь, все равно выпьют. Стражники, приставленные стеречь рабов, уже по горло сыты яичным желтком. Скучают в тени, поглядывают на солнце – скоро ли гнать рабов к жилью, а самим на отдых. Толста крепостная стена – два воина в полном вооружении, идя по ней, свободно разойдутся. Высока стена, а станет вдвое выше. Купец Амбон старается для царя. Сам стоит на солнцепеке, сам смотрит, чтобы работа шла скорее. Два раба держат над ним богато расшитый заслон от солнца. – Ровнее кладите! – кричит Амбон. – Не сарай строите, а царскую стену! Эй ты, собачий сын, пошевеливайся с известью! Тебе говорю! Раб и ухом не ведет на крик. Амбон сердится, велит Надсмотрщику взбодрить ленивого раба палкой. – Скорее! – кричит, не жалея голоса. – Шевелитесь! Подошел домашний раб в короткой одежде, согнулся в поклоне: – Почтенный Амбон, там тебя купцы ожидают. Почтенный Дундул и еще один… – Пусть ждут, – отвечает охрипший Амбон. – Некогда мне. Скажи им: царское повеление выполняю. Ну, чего там застряли?! Жарко Амбону, борода взмокла от пота, завитые колечки распустились, обвисли. Под богатые одежды набилось пыли – дважды уже приказывал рабу чесать спину резной палочкой. Дивятся надсмотрщики – и чего торчит на лесах почтенный купец, все равно ведь ничего не понимает в кладке, только покрикивает: скорее, скорее… А скорее разве бывает? Раб ведь как? Только отвернешься, а он уж бездельничает. Известное дело: рабу лишь бы время тянуть – от похлебки до похлебки. Старается почтенный Амбон: пусть все видят, сколь ревностно исполняет он царский указ. С каждым уложенным камнем приближается к нему заветное звание. Потому и терпит он пыль и жару, потому и торопит… Купцы сидели под тенью шелковицы во дворе Амбонова дома. Второй час ждали хозяина, твердо решили дождаться. – Мух развелось этим летом – погибельно, – сказал, зевая, седобородый Дундул. – И откуда они только берутся? – Известно, откуда: от стражников, да поглотит их утроба Черного Быка, – откликнулся Карутан. – Их не меньше, чем мух, развелось. – Одни стражники у тебя на уме. Не задевал бы их – обошлось бы без обиды. – Обнаглели! – кипятился Карутан. – Помню, отец каждую луну дарил уличному стражнику две монеты, так тот с поклонами пятился, по ночам ходил вокруг двора, оберегал от воров. – Что поделаешь, другие времена настали. Мой дед при покойном царе в совете старейшин сидел, и царь слушал, что посоветуют. Тут Дундул подозрительно покосился на откормленного вольноотпущенника, который в углу двора усердно начищал серебряные кошачьи ошейники. Не понравился ему раздвоенный кончик носа вольноотпущенника, и он замолчал, не стал продолжать опасного разговора. Карутан проследил его взгляд, сказал с усмешечкой: – Уже и ошейники приготовил для кошек почтенный Амбон. В блистательные выбивается. Помолчали, пока не ушел вольноотпущенник. – Слышал я, – сказал Дундул, – будто почтенный Самбак начал выделывать кошачью сбрую. А ведь какой купец был! – Меня хоть серебром завали, а я постыдным товаром торговать не стану. – Не зарекайся, – вздохнул Дундул. Карутан с ожесточением плюнул в бассейн, и тут как раз во двор вошел долгожданный Амбон. – Хвала Нетону, почтенные, – бросил он, на ходу скидывая одежды, и полез в бассейн. – Да хранит тебя Черный Бык, – вызывающе ответил Карутан. Амбон, зажав ноздри и уши, с головой погрузился в воду. Фыркая, вылез на верхнюю ступень. Подскочил раб, обтер хозяина, подал сосуд с благовонием. Амбон понюхал и сказал, хлопая себя по жирной груди: |