Онлайн книга «Приключения майора Звягина»
|
Жена задернула простыню и закрыла глаза: спряталась. Она не умела так быстро применяться к неожиданным обстоятельствам. – Та-ак, – якобы со смыслом, а на самом деле абсолютно бессмысленно произнес Володя другую сакраментальную формулу подобных ситуаций, и умолк, потому что никакого дальнейшего текста не мог придумать. Гость, если можно его так назвать, пришел ему на помощь. – Могу в утешение рассказать анекдот, – непринужденно обратился он, разряжая своей непринужденностью обстановку. – В одесском суде слушается дело о разводе. Вопрос мужу: так почему вы все-таки разводитесь? Она меня кретином обозвала, отвечает муж. Ну, разве это веская причина, укоризненно говорит судья. Она в контексте обозвала, упорствует муж. Это как, удивляется судья. А так: прихожу я домой, а она в постели со здоровенным мужиком, увидела меня и говорит: смотри, кретин, как это делается. В своей вполне эффектной мускулистой мужественности он встал и, сделав шаг навстречу, протянул Володе руку: – Саша. – И, видя, что руки навстречу не протягивается, показал большой палец: – И я вот такой парень! Жена полуистерично хихикнула и открыла глаза. – Сука, – просипел Володя. – Совет да любовь, – пискнул он. – Дай даме одеться, она стесняется, – сказал Саша. – Ну что, он лучше? – яростно пропел Володя. На лице жены отразилось очевидное ему самому: конечно лучше. – Конечно лучше, – подтвердил Саша, разведя руками, расправил плечи, выпятил грудь и бросил взгляд на себя вниз. Оглушенный Володя поведал искренне: – Встречу – убью! – и выкатился вон, грохнув дверьми – прощальный орудийный залп над бренными останками когдатошного семейного счастья. Внизу он прошел мимо замдиректорской машины, совершенно не имея в сознании, зачем он в этот час очутился дома и почему. Ноги двигались куда-то сами по себе, он шел на автопилоте, и заложенная программа уткнула курс в родимую, свою, спокойную шашлычную. Под тентом излюбленной шашлычной Володя и был прихвачен с бутылкой вина (купленного у магазина за двенадцать ре) безжалостными дружинниками. Сопровождаемый в отделение, он не мог видеть на тенистой дорожке у кронверка знакомую фигуру, провожающую его холодным дальнозорким взглядом. Следствием явился штраф и довольно позорное сообщение на работу, как нельзя более некстати. Город, на равнодушие которого он недавно жаловался, стал выталкивать его ощутимо, как вода пробку. – Как же я туда попаду? – спросил он Звягина. – Лет мне сорок, английский практически не знаю, инженеры моей квалификации не больно там и нужны… кто меня впустит? – Заруби себе на носу простую истину: мы нигде никому не нужны. – А что ж делать? – А спроси себя: а они тебе нужны? Ясно, что ты хочешь взять. А что ты хочешь дать? – Перед консульством толпа… и анкет-то нет, к близким родственникам по два года ждут въезда… – Заруби вторую простую истину: чтоб ты был кому нужен – сделайся нужным. Чтоб другие были нужны тебе – при этом условии ты можешь сделаться нужным им. – У меня нет оснований для постоянки… А отсюда на работу в какую-то фирму устроиться – как?.. – У тебя и денег нету. – Нету. На зарплату можно купить пятнадцать долларов, да и те по закону вывезти нельзя. – А ты пойди к американскому посольству, разбегись и стукнись головой об стенку, – посоветовал Звягин. – И что будет? – простодушно заинтересовался Володя. – Если пробьешь ее – окажешься на американской территории, – объяснил Звягин. Володя обиделся. – Я не прошу никакой помощи… – Да уж, твоим гарантом я выступать не могу. И веса в сенатской комиссии у меня недостаточно, боюсь. Что – хотел насладиться видом мира с горной вершины, да рюкзачок тяжеловат и стенка крутовата? – Я работы не боюсь. – Ты лямку тянуть не боишься. А автономного плавания – боишься. Не приучен. Короче – лезь в долги, иди на интенсив английского, когда устроишься – позвони. Могу кинуть адресок. Володя устроился на курсы до удивления оперативно – и позвонил, разумеется. – Ну – еще не придумал, как туда попасть? – Нет… – Ну не балда ли. Приезжай к шести в Катькин садик. – И под памятником императрице, не спрашивающей советов, как вздеть на свою немецкую голову российскую корону, он поведал несчастному советскому мышонку почтенного возраста, что всех делов – устроиться на работу в контору, которая может выписать командировку в США – и на как можно более длительный срок. При доверительных отношениях – конторе ведь это ничего не стоит. – А на что я там буду жить? Валюты не дадут… И права работать там у меня не будет… – Тебе Америку в бумажку завернуть, или так кушать будешь? Потолкаешься в Нью-Йорке среди наших эмигрантов, поешь супцу для бедных, поночуешь в ночлежках, схватишься за любую поганую временную работенку у мелкого хозяйчика – что-нибудь всегда подвернется. Стоишь чего-то – поднимешься. Не стоишь – ну, значит ты дерьмо, и так тебе и надо. Возвращайся обратно и ищи работу вроде прежней. Останется ли к тому времени выпивка и закуска – не обещаю. – А что вы сами-то не едете, Леонид Борисович? – Надоест – уеду, – пожал плечами Звягин. – Мне-то лично интересно именно здесь. Дети, правда… Посмотрим. – А билет? Загранпаспорт нужен, а потом еще очередь на год… – Иди продавцом в кооператив! Лови собак на шапки! Жри хлеб с водой и, копи деньги! Толкайся в очередях, собирай слухи, суй взятки, заводи связи! Ты, парень, из тех, кого в парашютный люк надо вышибать пинком под зад! О, как вы все мне надоели!.. – Кто – все?.. – Недоделки. Кооператив помещался в нежилом подвале. Дом выглядел сущим бараком, пережившим все наводнения и пожары Санкт-Петербурга, но подвальная дверь была бронирована и поблескивала хромировкой сейфовских замков. – Мне бы Александра Ивановича, – просительно сказал Володя, когда после долгих звонков звучно переговорили между собой запоры и усатый толстяк в грязном фартуке мрачно воззрился на него. В Александре Ивановиче роста было два метра ровно, и кавалергардские бакенбарды его мели люстру, когда он двигался по кабинетику. Под люстрой тосковал прохиндейского вида работяга и подвергался экзекуции. – Запомни, – гудел Александр Иванович (а ведь ему не больше тридцати двух-трех, подумал Володя), – мнений здесь существует два: одно – мое, второе – неправильное. Понял, Борис? – Понял, Александр Иванович, – изнывая от усердия, отвечал прохиндей. – За испорченные оттиски вычитаю с тебя. За краски, за бумагу и за потраченное время. И премию на месяц замораживаю. |