Онлайн книга «Волхв»
|
Терзай, пока он не воскреснет 4. ominus dominus Nicholas hornullus est ridiculus igitur meus parvus pediculus multo vult dare sine morari in culus illius ridiculus Nicholas colossicus ciculus [114] 5. Шалопай сунул шило в Мазохов стул. Барон сел и запрыгал: «Ту-ту, ту-ту-у!» Платон обожал до зубовного скрежета Небесный аналог свекольника свежего. Но сколько ни думай про эйдосный борщ, В тарелку его все равно не нальешь. [115] Подружка говорит мадам де Сад: — Супруг твой, право слово, жутковат. — Да был бы жутковат, оно б не худо, Так нет! Он фантастический зануда! Презентуй, милок, мне шаровары, А то больно хоцца в Шопенгары. Строфы написаны разными почерками; видно, таким образом сестры развеивали скуку. 6. Тайна в полдень позовет. Слепой нехоженой тропой Над перехоженой водой Не забредай в леса личин И не шатайся под луной, Ведь белояровый восход Уже сжигает тот утес, Чья тайна в полдень позовет. На обороте трех оставшихся листков был записан текст некой сказки. ПРИНЦ И КУДЕСНИК Жил-был юный принц. Он все принимал на веру и только три вещи на свете принять на веру не мог. Он не верил в принцесс, он не верил в острова, он не верил в Бога. Отец его, король, не однажды повторял, что всего этого просто не бывает. А коль скоро в королевстве не водилось ни принцесс, ни островов, да и Бог себя ничем не обнаруживал, юный принц с отцом соглашался. Но вот как-то раз принц сбегал из дворца. И очутился в соседнем государстве. А там — что за диво! — острова виднелись с любого лукоморья, и на островах этих обитали чудные и поразительные созданья, которых он и про себя-то назвать побоялся. Пока он искал лодку, на берегу ему встретился человек в парадном, чин чинарем, костюме. — Неужто эти острова взаправдашние? — спросил у него юный принц. — Конечно, взаправдашние, — ответил человек в парадном костюме. — А кто те чудные и поразительные созданья? — Истинные и безобманные принцессы, все поголовно. — Так, получается, и Бог есть! — воскликнул принц. — Я и есть Бог, — с поклоном ответствовал человек в парадном, чин чинарем, костюме. Юный принц со всех ног помчался домой. — Ага, вернулся, — сказал отец его, король. — Я повидал острова, я повидал принцесс, я повидал Бога, — гордо заявил ему принц. Король и бровью не шевельнул. — Не бывает взаправдашних островов и взаправдашних принцесс, и Бога взаправдашнего не бывает. — Но я же их видел своими глазами! — Ну, скажи, как Бог был одет? — Он был в парадном, чин чинарем, костюме. — А рукава у пиджака закатаны? Припомнил принц, что закатаны. Король улыбнулся: — Это одеянье кудесника. Тебя провели. И принц немедля устремился в соседнее государство, на тот самый берег, к тому самому человеку в парадном, чин чинарем, костюме. — Отец мой, король, объяснил мне, кто ты таков, — с негодованием сказал ему принц. — Сперва ты провел меня, а сейчас не проведешь. Теперь-то я знаю, что и острова, и принцессы невзаправдашние — ты ведь кудесник. Человек на берегу усмехнулся: — Не я тебя провел, мальчик мой. В королевстве отца твоего полным-полно и островов, и принцесс. Но отец твой наслал на тебя чары, и ты всего этого в упор не замечаешь. Призадумался принц и побрел себе восвояси. Пришел к отцу, посмотрел тому прямо в глаза: — Ты что, папа, действительно не взаправдашний король, а всего лишь навсего кудесник? Улыбнулся король и закатал рукава: — Да, сынок, я всего лишь навсего кудесник. — Выходит, тот, на берегу, — Бог. — Тот, на берегу, — тоже кудесник. — Но я хочу понять, что есть взаправду, что останется, когда рассеются чары. — Когда рассеются чары, ничего не останется, — ответил король. Пригорюнился принц. — Убью себя, — сказал он. Король чародейством призвал во дворец смерть. Встала смерть на пороге, поманила принца. Задрожал принц. Вспомнил острова, прекрасные, но невзаправдашние, вспомнил принцесс, невзаправдашних, но прекрасных. — Ладно уж, — сказал, — вытерплю как-нибудь. — Знай же, сын мой, — сказал ему король, — что и ты теперь вот-вот станешь кудесником. Все «циркуляры» подозрительно однотипные, будто их копировали зараз, да и стихи написаны одним и тем же карандашом, с одинаковым нажимом, как бы второпях и за один присест. С какого перепугу Кончису понадобилось бы посылать девушкам письменные указания? Какая-то «касаточка»… рана еще не зажила; при мне о ней не упоминать; некий фокус, некий эпизод, который от меня утаили. Истолковать стихи и эпистемологическую побасенку [116] гораздо проще; символика там вполне лобовая. Они, конечно, не могли быть твердо уверены, что я осмелюсь забраться в Нору. Видимо, такого рода подсказки распиханы по всей территории Бурани в расчете, что мне попадется на глаза лишь мизерная их часть. Однако чем меньше подсказка замаскирована, тем больше ей вроде бы хочется доверять; а значит, она тем вернее собьет меня с толку, верней, чем остальные, на первый взгляд невольные. Нечего мне тут делать; что бы я ни обнаружил в Бурани, ситуацию это не прояснит, — еще сильней запутает. И сказочка на то же самое намекает. Роясь здесь в поисках улик, я превращаю летние события в канву детективного романа, а воспринимать реальность как детектив, как нечто доступное расследованию, отслеживанию и поимке, — все равно что рассматривать детектив как вершину жанровой иерархии, а не как вспомогательный жанр, коим он на самом деле является. Подход непродуктивный — и с позиций здравого смысла, и с позиций литературоведения. |