Книга Лилия между тернами, страница 134 – Галина Чередий

Ариман, вовлеченный в этот жесткий поцелуй, выгибается подо мной и чувствует это. Его тело опять начинает трястись, как в лихорадке, и он, обхватив свой член, направляет его в меня и хватает меня за бедра, властно насаживая на себя.

— Д-а-а-а! — протяжно хрипит он. — Ты влажная для меня! Я чувствую этот запах. Охренеть!

Я выпрямляюсь и, запрокинув голову, двигаюсь, подчиняясь жесткому руководству его рук. Ариман выкрикивает мое имя, толкаясь все резче и подаваясь мне навстречу бедрами все сильнее. А я не с ним. Я слышу другой голос, я помню другой запах. Я ощущаю другие пальцы на коже. И я кончаю, сжав зубы и заглушив крик, в котором звучало бы совсем другое имя.

Я даже и не замечаю, когда Ариман приходит к финалу. А он гладит и целует меня беспрерывно и говорит, как же безумно любит и счастлив, что я, наконец, поняла и приняла его.

Да, я поняла, что никто не вытащит меня из этой могилы, кроме меня самой. И поэтому я целую его потную грудь в ответ, заставляя задыхаться и дрожать, не позволяя пролиться моим слезам.

Этой же ночью Ариман вынес меня из моей камеры и отнес наверх по лестнице, чтобы нежно вымыть, как самую хрупкую вещь и уложить в свою постель. Он обвил меня своими руками словно кандалами и, блаженно вздохнув, уснул.

А я лежала и смотрела в темноту в незнакомой спальне неизвестного мне дома. Стоило мне хоть чуть шелохнуться, Ариман тут же просыпался и впивался в меня голодным и настороженным взглядом. А потом начинал с благоговением гладить моё измученное тело и шептать о том, как он счастлив теперь. От этого мне каждый раз казалось,что меня вывернет, и поэтому я старалась шевелиться как можно реже.

Уснуть я смогла, только когда в окна стал просачиваться сероватый утренний свет.

Римман.

Я просыпаюсь от жуткого сушняка. Поднимаю голову и морщусь от мерзкого запаха. Боже, на какой долбаной помойке я умудрился отрубиться? Резкость зрения медленно возвращается, я вижу, что лежу лицом вниз на кожаном диване в кабинете собственного клуба в окружении банок, бутылок и остатков еды в пластиковых контейнерах. Ну да, я ведь больше не могу ночевать в своем собственном гребаном доме, потому что одна проклятая сука пропитала его насквозь своим одуряющим запахом. Отняла у меня возможность появиться там и не видеть её подлое лицо в каждом углу, у каждой стены, к которой я её прижимал, тр*хая как безумный охрененное количество раз, становясь все голоднее и одержимей ею с каждым часом.

Я ненавидел это состояние, в которое проваливался с головой, стоило только позволить себе вспомнить хоть на секунду, как она чувствовалась в моих руках и вокруг моего члена, как пахла, как извивалась и стонала, становясь такой же одержимой наслаждением, как и я сам.

Мне хотелось удавить её в эти моменты собственными руками, и в тоже время я изнывал от желания получить её обратно под себя и не выпускать целую вечность.

Без стука вошёл Локи.

— Фу, босс. Охренеть просто можно! Ты что, так и не ездил домой? — скривился он. — Три дня, Римман! Ты, твою мать, не мылся и не переодевался. Ты пахнешь, как будто уже сдох.

Может, он и не так далек от истины. Если я не поймаю эту дрянь в ближайшие дни или не найду способ с этим справиться, то сдохну в один из дней, упившись до смерти, только чтобы иметь возможность уснуть, не чувствуя, как медленно проворачивается нож в моей груди, отсчитывая часы без неё. Неё. Не хочу, мать твою, даже имени её произносить.