Книга Нелюбимый муж. Вынужденный брак для попаданки, страница 97 – Кира Райт

В тот момент представляя её одну на тёмной улице, я представлял её прежнюю. Ту, какая она сейчас, не мог. Напуганная, тихая, замёрзшая… Невыносимо было даже думать о таком.

А как она мне эти носки подарила? Сама вся покраснела от смущения и суёт в руки. Лишь бы до кожи не дотронуться. А как обнял её, едва чувств не лишилась.

А мне так хотелось ещё обнять! Приласкать её, усадить на колени, своими объятиями от всего и от всех закрыть!

И воспоминания, как она отдавалась мне в деревянной пристройке в наш первый раз, уже становились не такими уж яркими после всего, что мы с ней пережили после. Тогда я видел её внешность, её горячий характер, её несколько неумелую отзывчивость. Ещё усмехнулся тогда, помнится, что как девочка себя ведёт порой. Но из-за её чувственности и страстности, а ещё из-за слухов, которые о ней ходили, отбросил эти мысли.

Если честно, у меня прежде не было невинных дев, чтобы с чем-то сравнивать. Каких-то очевидных признаков, вроде крови, не было. Поэтому я понял только одно — мне с ней было очень хорошо. Так хорошо, как ни с кем и никогда. И я бы правда женился на ней и увёз, не слушая слухи и молву, которая ходит о ней.

Но она поступила подло. А потом всё так завертелось, чтов итоге мы оказались мужем и женой…

Да только Анка, то есть Аня не была мне женой. Она… Вела себя странно.

Ну правда странно. Даже для потерявшей память.

Она от артефактов шарахалась, будто их впервые видит. Готовила как-то не так, как наши бабы готовят. А ещё она умела вязать!

Вязанию обучают девочек из благородных семей в основном. Или потомственных вязальщиц. Даже школ-то таких особо нет. Из поколения в поколение предают знания.

И тут сирота — Анка умеет вязать. Да так ещё хорошо у неё получается! Что это, как не чудо? Я не мог его понять. Она, видно, и правда не знала, почему так. Разговоров о потере памяти избегала чаще и нервничать начинала. А ей ведь нельзя… Потому я особо не спрашивал тоже.

Иногда правда не мог сдержаться, чтобы не показать своё недовольство тем, как сильно она от меня открещивается. Обидно, что ни ревностью её не взять, ни похвалой, ни подарками. Единственное, что правда вызвало в ней восторг — пелёнки для ребёнка.

Вот уж тут её глаза засветились. И я увидел, что и правда она искренне его любит. В отличие от меня. Меня она точно не любила. Что бы я ни делал и как бы ни старался.

Ну а я не мог полюбить чужого ребёнка.

Да, я принял его уже. Куда его девать, если он уже есть? Конечно же обеспечу его всем необходимым. И даже научу своему ремеслу как подрастёт, признаю, как родного, сделаю своим первым наследником. Если ей будет очень нужно, то и помогу с ни первое время, конечно (а то, что она справится сама, я справедливо сомневался).

Но полюбить его я не мог. Ну никак.

Сейчас он был для меня тем, что мешает мне быть с ней по-настоящему. Преградой.

Я не мог перейти к более решительным действиям из-за этого ребёнка. Мало мне того, что она сама меня боится до сих пор (лучше бы я себе руку вырвал, чем на неё тогда поднял!), так ещё и это дитя. В котором течёт чужая кровь.

А могла бы быть моя. Если бы она не выпила тогда то зелье!

В тот день, когда она впервые обняла меня из-за пелёнок, её живот упёрся в мой торс, и я впервые ощутил, что он уже вполне себе заметный. До этого я и правда старался его не замечать. Но после не смог игнорировать.