Онлайн книга «Подменыш»
|
– Хорошо, – голос матери тоже становится ледяным. – Тогда я отдам ее в приют. Я еще молода. У меня еще будут дети – обычные, нормальные дети с нормальными глазами и без всяких там колдовских печатей… Я тряхнула головой, отгоняя от себя видение. Говорят, с возрастом детские воспоминания у людей стираются. Остаются отдельные эпизоды, и не понятно, реальны они или нет. Я же на сто процентов уверена: разговор матери и деревенской ведьмы был на самом деле. Я знаю это наверняка, потому что моя память сохранила еще один интересный эпизод. …Я сижу на чьих-то коленях. Большая мягкая рука ласково прижимает меня к чьему-то теплому телу, а другая заботливо кормит чем-то сладким и вкусным. Вокруг стоит толпа – много веселых улыбающихся людей. Их лица кажутся размытыми. Единственное, что я вижу ясно и четко – это глаза. Множество зеленых и черных глаз окружает меня со всех сторон. – Какая она маленькая! – Какая хорошенькая! – Так бы зацеловала ее с ног до головы! – Корми ее лучше, Малаша! Пусть станет большой и красивой. Мою макушку нежно целуют чьи-то губы. Внезапно толпа исчезает. Меня обдувает горячим воздухом, а перед лицом появляются еще одни глаза – большие, желтые, с длинным кошачьим зрачком. Тот, у кого я сижу на коленях, крепче прижимает меня к себе. – Хороша, – негромко произносит мелодичный мужской голос. Он звучит так холодно, что мне становится зябко. – Но слишком уж мала. Когда за ней придут, вернешь ее родителям. По мягкой рукепроходит волна дрожи. – Но господин… – Ты слышала меня, Малаша? Ребенка надо отдать. – Но я… Как же… – Не переживай, – в холодном голосе слышится усмешка. – Скоро она вернется к нам сама… Я снова тряхнула головой. – …она и правда умнее Маньки оказалась, – вновь донесся до меня голос бабы Паши. – А уж как людей пугала – страсть. Идет, к примеру, Иван Николаевич от Кабарихи, несет в кармане пол-литру, а Матрена ему говорит: «Вылей, дядь Вань, свое пойло. Ты от него сначала ослепнешь, а потом помрешь». Иван Николаевич, конечно, заругается, но поллитру выльет. Потому что Усовой перечить себе дороже. Ни разу она в таких делах не ошибалась. Или, например, начнет Егоровна жаловаться, что у нее голова болит и давление скачет, а Матрена ей травяной отвар поднесет, какие-то слова над ним пошепчет, и у Егоровны боль, как рукой снимет. – Разве это плохо? – удивился Матвей. – Девушка вам помогает, а вы ее ругаете. Еще и обзываете по-всякому. – Так-то Матрена, конечно, молодец. А ругаем мы ее, потому что боимся. Тут уж волей-неволей задумаешься: что будет, если она милость сменит на гнев? Представляешь, Матюша, какую страшную гадость может учинить эта ведьма? Если б да кабы, да во рту росли грибы… Я поморщилась и вышла из-за сарая на дорожку. – Добрый вечер, соседи. Матвей при виде меня улыбнулся, Прасковья Петровна вздрогнула. – Здравствуй, Матренушка, – нарочито ласково сказала она. – Куда это ты собралась на ночь глядя? – В баню. Я сегодня полдня наводила в доме чистоту и теперь грязная, как кикимора. – Так ведь на дворе вечер, Матрена, – удивилась соседка. – Какая может быть баня? Ты ее до полуночи топить будешь. Я пожала плечами. – После полуночи в баню ходить нельзя, – заметила баба Паша. – Обдериха осердится. Полночь – это их с банником время. – Вы правда считаете, что мне стоит этого бояться? – усмехнулась я. |